– О чем ты? – робко выдавил Яша. Гриша заметил неподдельный шок в его лице, но чуял подвох.

– Не строй из себя непричастного! У меня не насколько скуден разум, могу сложить простейшие вещи и сделать выводы, – повысил голос. – Ты появился, Зафар с тобой поделился стихотворением… И что же? На следующий день его окружают жандармы, а не родные глазу стены депо. Даже не пытайся врать, давай поговорим как мужчина с мужчиной?

Накрыла Яшу волна негодования и несправедливости по отношению к себе. Как же так? Вчера вел разговор о совести с честью, а новый день заставляет играть по своим правилам, где подобных терминов нет. Хотелось кричать, нельзя же так клеветать на человека, что стремился лишь к помощи, да к обыкновенному, не чуждому, дружескому общению. Разве он пожаловался на революционный настрой? Никак нет. Казимир Иванович похвалил строки. Все перепуталось в голове юноши. Помимо агрессии, где-то внутри, в самых потайных уголках души, так же затаилось желание плакать, бежать куда глаза глядят. Этот мир слишком сложный для понимания, совсем не походит на деревенскую жизнь.

– А вот и нет, – из всех сил старался возразить Яков. – Между нами, но ты прав в том, я мог совершить подобный поступок. Пойми, если я раскрываю сейчас пред тобой душу – это не спроста. Так же поступил Зафар, но я его не подвел, так что и ты мне поверь. Моя жизнь обрушится, ежели кто узнает для чего я тут на самом деле, – он не был уверен в своих словах, ведь двоякое поведение Казимира Ивановича завело его в тупик, но посчитал – работа «агентом» вовсе не сон, скорее мужчина просто сменил свои мировоззрения, похвалив работу.

– С сего момента подробнее, – Гриша переступил с ноги на ногу, стянул с ладоней рабочие, еще белые, перчатки, и сердито рассмотрел переговорщика. Заметив это, Яша проглотил слюну, потупил взгляд, а дальнейшие предложения звучали с неприятной хрипотцой в голосе.

– Вчера Зафар сказал такую фразу «Жизни другой не было». В прочем, на таком же месте оказался и я. Но попрошу не называть меня лгуном, свои обязанности я действительно не выполнил.

– Значит, крыса в коллективе, по-твоему, кто-то другой?

– Чаятельно, – осознав бренность всех бушующих событий, понял, что вновь совершил роковую ошибку. Ровно как и в день смерти собаченки. Тогда это стоило жизни, сейчас – человеческой свободы. – Это все же я, – и в тот же миг зажмурился, выжидая нападения.

– Не шугайся, – холодно произнес Гриша, не сдвигаясь с места. Рабочие стали замечать стычку между ребятами, а некоторые навострили уши. – Ты меня совершенно с толку сбил. Для чего тогда признался в своей деятельности? Боле, для чего поступил так? Вернемся в начало.

– Я сидел дома за столом, листок выпал из кармана, Казимир Иванович его поднял… А потом, полагается, случилось то, о чем ты говоришь.

– Что этот жадный осёл делал у тебя дома?

– От чего же жадный осёл? Я временно проживаю у него. Полагаю, если он пустил меня, не так уж он и плох.

– Не уж то буржуй решил помочь простому пролетарию? Быть не может. Тем более он! Я уже наслышан о Ивановиче.

– Вероятно, дело в моей матери, между ними роман. Сам то я, впервые Казимира Ивановича увидел два дня назад.

– До сей поры я считал, у него только две дочери. Повезло тебе родиться в богатой семье, но скоро тебя с остальными свергнут, оставят нагишом посреди нищеты. Поражаюсь! Бросать своего сына в огонь? Уму не постижимо.

– Какие дочери? – он буквально вскрикнул, не ожидая того от себя.

– Первая – Анька, лет двадцати пяти, вторая… Память отшибло, ей богу. Не сестры ли твои?

– Нет, впервые слышу. Вероятно, от прошлого брака?