В Роузленде хранили секреты. Для хранения секретов причин много, и только малая их часть обусловлена злом.

Я устраивался на шезлонге, чтобы дождаться, когда мистер Шилшом включит свет на кухне, и тут ночь заинтриговала меня. Я не говорю – удивила, потому что у меня вошло в привычку ожидать чего угодно.

К югу от террасы широкая дуга ступеней поднималась к круглому фонтану, у которого высились шесть больших ваз эпохи итальянского Ренессанса. За фонтаном еще одна дуга ступеней вела к травяному склону между двумя зелеными изгородями. С другой стороны изгородей журчали водяные каскады, на которые падали тени высоких кипарисов. Вся эта красота вела к очередной террасе на вершине холма, сотней ярдов выше, где стоял украшенный резьбой, без единого окна мавзолей из того же известняка, куб со стороной в сорок футов.

Построили мавзолей в 1922 году, когда закон еще не запрещал захоронения близких на территории собственного поместья. Но в этой великолепной могиле не лежали разлагающиеся трупы. Для урн с прахом предусмотрели ниши в стенах. Там и нашли последнее пристанище Константин Клойс, его жена Марта и их единственный ребенок, который умер молодым.

Внезапно мавзолей начал светиться, будто огромное сооружение построили из стекла, а внутри запульсировала золотистым светом невероятных размеров масляная лампа. Финиковые пальмы, растущие за мавзолеем, отражали это сияние, их ветви превратились в оперенные хвосты фейерверков.

Стая ворон, слишком потрясенных, чтобы каркать, сорвалась с пальм с хлопаньем крыльев. Птицы тут же растаяли в темном небе.

В тревоге я вскочил, как делаю всегда, если здание неожиданно для меня начинает светиться.

Я не помнил, как поднялся по ближайшей дуге ступеней, как миновал фонтан и поднялся по второй дуге. Пришел в себя на пологом травяном склоне, на полпути к мавзолею.

Ранее я посещал эту могилу. Знал, что мавзолей прочностью и толщиной стен не уступает пороховому погребу.

Теперь мавзолей выглядел стеклянной клеткой, в которой жили светящиеся феи.

Хотя этот неестественный свет не сопровождался звуком, возникало ощущение, что распространяющиеся от мавзолея волны давления ударяются об меня, проходят насквозь, будто я испытываю приступ синестезии, ощущаю звук тишины.

Именно эти волны сдернули меня с шезлонга, заставили подниматься сначала по ступеням, потом по траве. Они вихрем проносились сквозь мое тело, и этот водоворот вогнал меня в некое подобие транса. Когда до меня это дошло, я обнаружил, что более не стою на месте, а вновь поднимаюсь по склону. Я воспротивился стремлению подойти к мавзолею… и мне удалось побороть силу, которая тащила меня вперед и вверх. Остановился и более не сдвигался с места.

Однако волны не унимались, наполняли меня желанием обрести что-то мне еще неведомое, ценный приз, который мог бы стать моим, если бы я приблизился к мавзолею, пока этот странный свет лучился через его стены. Но я продолжал сопротивляться силе, тянувшей меня к мавзолею, и она начала слабеть, так же, как свечение.

У меня за спиной раздался строгий мужской голос, заговорил с акцентом, который я не смог определить:

– Я тебя видел…

Изумленный, я резко обернулся и разглядел только пустой склон, уходящий к бурлящему фонтану.

А мужчина продолжил, опять сзади, чуть мягче, причем создавалось полное ощущение, что губы, с которых слетают эти слова, находятся в считаных дюймах от моего левого уха:

– …там, где ты еще не побывал.

Я вновь развернулся на сто восемьдесят градусов. Никого.

Когда свечение уходило из мавзолея на вершине холма, голос затих до шепота: «Я надеюсь на тебя».