– Думаю, нам надо немедленно покинуть Роузленд, – твердо заявил я.

– Нельзя даже допить чай? Я должна прямо сейчас вскочить и бежать к воротам?

– Я серьезно. Здесь что-то очень не так.

– Везде, куда мы приходим, что-то не так.

– Но не в такой степени, как здесь.

– И куда мы пойдем?

– Куда угодно.

Ее мягкий голос никак не вязался с педантичным тоном, хотя не раз и не два она озвучивала подробные инструкции или что-то терпеливо объясняла.

– Куда угодно включает и Роузленд. Если не имеет значения, куда идти, тогда нет смысла трогаться с места.

Глаза у нее такие темные, что я не могу различить границы между зрачком и радужкой.

– В любой момент времени ты можешь находиться только в одном месте, странный ты мой. Поэтому главное – быть в нужном месте в нужное время. Если на то есть причина.

До Аннамарии только Сторми Ллевеллин называла меня «странный ты мой».

– У меня постоянно возникает ощущение, что ты специально говоришь со мной загадками.

Взгляд ее темных глаз не отрывался от меня.

– Моя миссия и твое шестое чувство привели нас сюда. Роузленд для нас, что магнит. Мы не могли пойти куда-то еще.

– Твоя миссия. И какая у тебя миссия?

– В свое время ты узнаешь.

– Завтра? Через неделю? Через двадцать лет?

– Как получится.

Я вдохнул персиковый аромат, выдохнул.

– В тот день, когда мы встретились в Магик-Бич, ты сказала, что бессчетное количество людей хотят тебя убить.

– Они сосчитаны, но их так много, что точное их число знать нет нужды, как нет нужды знать, сколько у тебя волос, когда ты хочешь их расчесать.

Она была в кроссовках, брюках цвета хаки и мешковатом свитере со слишком длинными для нее рукавами. Широкий свитер в сочетании с закатанными концами рукавов подчеркивали изящество ее запястий.

Аннамария покинула Магик-Бич лишь в одежде, которая была на ней, но в первый же день ее пребывания в Роузленде главная домоправительница, миссис Теймид, купила чемодан, наполнила его несколькими сменами одежды и принесла в гостевой домик, хотя Аннамария ни о чем не просила.

Я тоже пришел в Роузленд лишь в одежде, которая была на мне. Но никто не принес мне даже носки. Пришлось покинуть поместье на пару часов, пойти в город и купить джинсы, свитера, нижнее белье.

– Четыре дня тому назад ты спросила меня, сумею ли я уберечь тебя от смерти. Ты только усложняешь работу, за которую я взялся.

– В Роузленде никто не хочет меня убить.

– С чего такая уверенность?

– Они не понимают, кто я. Если мне и суждено умереть насильственной смертью, моими убийцами могут быть только люди, которые знают, кто я.

– И кто ты? – спросил я.

– Сердцем ты знаешь.

– А когда это узнает мой разум?

– Ты знал это с того момента, когда увидел меня на том пирсе.

– Может, я не так умен, как ты думаешь.

– Ты не просто умен, Одди. Ты мудр. Но еще и боишься меня.

– Я боюсь многого, но не тебя, – в удивлении ответил я.

Она улыбалась нежно, без пренебрежения.

– Со временем, молодой человек, ты осознаешь свой страх, а потом поймешь, кто я.

В свои восемнадцать она иногда называла меня «молодой человек», хотя мне почти двадцать два. Вроде бы должно звучать странно, но мне так не казалось.

– Пока я в Роузленде в безопасности, но смертельная угроза нависла над кем-то еще, и этот кто-то отчаянно нуждается в твоей помощи, – продолжила она.

– Кто?

– Вера в свой дар приведет тебя к нему.

– Ты помнишь женщину на лошади, о которой я тебе рассказывал? Сегодня я снова встретился с ней лицом к лицу. Она сумела сказать мне, что здесь ее сын. Девяти или десяти лет. И он в опасности, хотя я не знаю, что ему грозит или почему. Именно он ждет от меня помощи?