Птица может контролировать две стороны гортани независимо друг от друга, так что некоторые виды способны выдавать две разные ноты одновременно.

По ночам Рами читал Смадар детскую версию «Тысячи и одной ночи» на иврите.

Ее веки подрагивали, когда она слушала сказку. Синдбад-мореход. Джулланар-морская. Али-Баба и сорок разбойников. Алладин и волшебная лампа.

Смадар всегда слушала примерно три четверти сказки и засыпала.

Считается, что некоторые виды птиц могут спать в полете. Они делают это в течение короткого промежутка времени, всего секунд десять, чаще – после наступления темноты. Птица способна выключить одну половину мозга, чтобы та отдохнула, пока другая продолжает стоять на ритмической страже, чтобы не врезаться в попутчика и не попасться в когти хищнику.

Фрегаты могут находиться в состоянии полета на протяжении целых месяцев, не опускаясь на землю или воду.

Одним полуденным утром на шуке на улице Аль-Захра Борхес сказал своим слушателями, что «Тысячу и одну ночь» можно сравнить со строительством собора или красивой мечети, а, возможно, книга была их великолепнее, так как, в отличие от собора или мечети, ни один из авторов не знал, что участвует в ее создании. Сказки были собраны в разное время из несметного количества мест: Багдада, Дамаска, Египта, Балкан, Индии, Тибета и из других источников – «Джатаки» [19] и «Катхасаритсагара» [20], а потом они повторялись, улучшались, переводились – сначала на французский, а потом на английский – изменялись снова и снова и передавались дальше, становясь частью еще одного фольклора.

Сначала повести существовали сами по себе, продолжал Борхес, потом их соединили в сборнике, где они дополняли друг друга, создавая бесконечный длинный собор, расширяющуюся в окружности мечеть – случайную коллекцию собранных воедино вещей.

Это то, что Борхес называл «неверностью творчества». Одно время появлялось внутри другого времени, внутри третьего.

Книга, сказал он, была такой обширной и неисчерпаемой, что даже не нужно было ее читать, так как она уже была неотъемлемой частью подсознательной памяти человечества.

Спустя какое-то время они стали так близки, что Рами почувствовал, что они могут завершать истории друг друга.

Меня зовут Бассам Арамин. Меня зовут Рами Элханан. Я отец Абир. Я отец Смадар. Я иерусалимлянин в седьмом поколении. Я родился в пещере недалеко от Хеврона.

Слово за слово, пауза за паузой, вдох за вдохом.

Похороны Смадар были организованы немедленно. Телефонные звонки. Электронные письма. Телеграммы.

Согласно израильскому законодательству, тело должно быть похоронено как можно быстрее, вместе со всеми конечностями и органами: считается, что душа не обретет покой, пока тело не опущено в землю.

То же самое требует мусульманское право, но поначалу полиция не могла вернуть тела трех террористов их семьям.

На протяжении нескольких лет они хранились в голубых полиэтиленовых пакетах в закрытых холодильных камерах иерусалимского морга.

Небольшие участки потолка Сикстинской капеллы были намеренно оставлены пустыми, чтобы будущие поколения могли видеть красочные слои для реставрационных целей.

Уже в середине шестнадцатого века через трещины на потолке стала просачиваться селитра. Отложения нарастали и расползались: кристаллические образования, рассыпанные по фрескам мелкой галькой.

Итальянский художник Симоне Ладжи – в надежде предотвратить разрушение настенной живописи – провел большую часть жизни, снимая отложения при помощи салфеток из умягченного льна и кусочков влажного хлебного мякиша.

На нетронутых участках потолка можно увидеть, что случилось бы с капеллой, не будь за ней такого ухода.