– Витюха! Это же все из-за того, что ты здесь – в Чернобыльской тридцатикилометровой зоне. Понял? То есть из-за гамма излучения, – сообщил Серега, словно делая научное открытие.

– Пошел ты со своим гамма, знаешь куда, – буркнул я, теряя терпение.

– А знаешь, Витька, ты похож на сову в пилотке, вот на кого! – «дозик» заржал, и долго не мог успокоиться.

– Ладно, бывай, Серега, я пошел… – сказал я.

– Вить, задержись, на секундочку, пожалуйста. Я же тебе не рассказал: я такой метод знаю от ячменей, закачаешься. Рекомендую. И не сомневайся. Проверено на себе!

– А что надо делать? – спросил я с надеждой.

– Что надо? Все очень просто! Вот, представь, перед тобой ячмень. Его, гада, надо обругать со страшной силой. Понял?

– Как это… обругать? – недоумеваю я.

– А так. В прямом смысле. Главное, не стесняйся в выражениях, не стесняйся! Как пить дать – здоровье восстановится, будто ничего и не было.

– Да я и ругаться-то, как следует, не научился, – возразил я.

– Ну и зря, капитан. Офицер без крепкого словца все равно, что заяц без ушей.

Я засмеялся, но подумал, что сравнение неудачное.

«Ах, ты гад ползучий! Ублюдок, сволочь, недоносок, придурок…! Чтоб тебя…», – я начал про себя применять метод Лутченко.

Ох, как же я ругался! Минут пять, не меньше, ругался.

Подождал еще минут десять и кинул взгляд в карманное зеркальце. Ишь, ты! Пылает красным знаменем, паршивец, и никакое мое сквернословие на него не действует.

Подождал еще несколько минут. Нет, не проходит боль. Видимо, метод Лутченко не вполне научный. Мои ячмени оказались крепким орешком.

На летучке, которую начальник полковник Вершинин старался проводить как можно быстрее, всем офицерам давались задания на день.

– Капитан Можаев, что у вас с глазом творится? – спросил Вершинин, свирепо шевеля ветками черных усов.

Я, оробевши, поднялся с места и замешкался с ответом, придумывая, что бы такое сказать.

– Я догадываюсь, – произнес, довольный своей смекалкой, начальник. – У вас настоящий ячмень. И я укажу точную причину. Это всё оттого, что вы, Можаев, приехали сюда, в тридцатикилометровую зону. Радиация – это вам совсем не шутка, знаете ли. Убежден, что это всё именно из-за неё. На сегодняшний день отстраняю вас от полевых заданий. Будете работать с документами при штабе.

Вскоре повстречался мне подполковник Пятыгин, который, завидев мой правый воспаленный глаз, немедленно начал рекомендовать свой личный метод:

– Ты, главное, капитан, не терпи эту штуку. Не терпи. Собери волю в кулак, понял? И, главное, мыльца, мыльца, туда засунь, понял, в глаз-то пораженный? Ну, ты понял, нет?

– Я понял, понял, – соглашался я.

– А лучше всего хозяйственное мыльце применить, понял? И поверь: все, как рукой снимет. Точняк верный говорю! На своей шкуре спробовал! – подполковник звучал крайне убедительно.

«И этот на себе проверял», – подумал я.

После неудачи с не вполне научным методом Лутченко, я вздохнул, обрадовавшись. Почувствовал, что теперь-то, наверняка, я спасен. Вот он, правильный метод. Кинулся в туалетную комнату, схватил хозяйственное мыло и сделал все по методу подполковника Пятыгина. В глазу защипало так, словно в него клюнул петух. Терпя сильную боль, подождал несколько минут. Казалось, прошла вечность. Что-то не помогает. Даже хуже стало. Боль усилилась до невозможности терпеть.

Проявляя некоторые признаки героизма, пытаюсь добраться до своего отдела, находящегося в соседнем здании. На моем плече болтается морской дозиметрический прибор. У входа в здание – произошла задержка. Меня остановил генерал из опергруппы Генштаба и приказал: