«Могилы склизкие, которы также тут
Зеваючи жильцов к себе на утро ждут».
Почему-то эти строчки взволновали ее. Они что-то напомнили ей. Но что? Вспомнила, вспомнила, что это ее кавалер Николай Петрович говорил ей слово «склизко». Так, оказывается, у Пушкина тоже употребляется это словечко?
Ольга Николаевна заглянула в словари, наведалась даже к Ушакову и Далю. Ей стало худо, паршиво и скверно на душе. Оказывается, слово «склизко» – вполне литературное? Ах ты, боже мой! Как же ты, учительница русского языка, так опростоволосилась? Какая же ты была молодая дура? Вот так, из-за какого-то пустяшного словечка, из-за абсолютной чепухи, сделать из мухи слона? Ты, может, Ольга Николаевна, жизнь себе разрушила? У тебя, может, и жизнь по-другому бы сложилась? Более счастливо. Николай Петрович, хороший человек был, любил, наверное, тебя. Да. Ведь точно любил. И Ольге Николаевне стало казаться, что и она любила когда-то Николая Петровича.
Ольга Николаевна подошла к серванту и достала бутылку пятизвездочного армянского коньяка. Затем выпила несколько глотков обжигающего напитка прямо из горлышка в надежде заглушить поднимающееся в душе чувство непоправимой утраты и горечи.
Скрипичный прогульщик
Двор
Городок Миллерово в первой половине шестидесятых. Напротив железнодорожного вокзала – маленький двор. Во дворе – война.
– Тра-та-та, тра-та-та, – веснусчатый Валерка плотно прижимался к траве за кустом золотой колючки, стараясь избежать воображаемых пуль, и стрелял из свежевыструганной палки, изображавшей из себя немецкий «шмайсер».
– Бах-бах-бах, – круглолицый Сашка отвечал одиночными выстрелами из пластмассовой винтовки, прячась за мелким терновником.
– Так нечестно! Я попал, ты убитый – падай и больше не стреляй! – вопил на весь двор «фашист» Валерка.
– Нет, я только ранетый, – не соглашался «красноармеец» Сашка. – Потому я героически сопротивляюсь. Понял, Валерка?
Со стороны за спорящими наблюдал девятилетний Витька. Ему надоело делать домашние задания, и он незаметно улизнул из дома. Решившись, Витька подошел к «участникам войны» и запросился в армейские ряды.
– Витька, наши армии укомплектованы, – важничал Валерка, надувая щеки, и с ехидцей добавлял. – Так что, приходи завтра!
Получив отказ, Витька побрел к мальчишкам, гонявшим ниппельный мяч по пустырю за сараями. Но мальчику не везло. В футбольную баталию его тоже не приняли.
Витька заскучал и возвратился домой.
Гастролер
В дверь постучали. Открыла Мария Федоровна, Витькина бабушка. На пороге – цыганского вида мужчина с прямоугольным футляром и сумкой.
– Здравствуйте, хозяюшка! Не сдадите комнату на недельку?
– А почему к нам?
– Та вы же рядом с вокзалом. С поезда я. Гастролирую.
– А что за сундук держитесь? Да и звать-то как вас?
– Григорий Иванович Беженарь. В футляре – баян тульского завода, кормилец мой, – устало объяснил баянист. – Ну, что, хозяюшка, пустите?
– Ну, что ж, живите, коли жилье вам подойдет.
Витька, склонив курчавую голову над тетрадью в клетку, записывал чернильным пером условие задачи. Муха золотисто-зеленая нагло ползала по тетрадке, затем перелетела к угловому табурету. На нем – баян с серебряной инкрустацией по боковинам. Кнопки басов под игривыми солнечными бликами подмигивали яркими красками. Уголки мехов отсвечивали начищенной до блеска медью. Витьке Григорий Иванович разъяснил: инструмент концертный, изготовлен по индивидуальному заказу.
По нраву мальчику заезжий музыкант – веселый, басовитый, с черной маленькой бородкой. По утрам на поскрипывающих ступеньках крыльца помогал Витька умываться гостю – щедро обливал из ковшика волосатые руки, шею и спину филармониста. При этом заливался счастливым смехом беззаботно и беспричинно.