“Контролировать чих?” – переспросил Евлампий, и его голос предательски дрогнул, выдавая растущую панику. “Вы говорите серьезно? Я даже не могу предсказать, когда у меня зачешется в носу! Это же не происходит по щелчку пальцев!”

Григорий отмахнулся от его сомнений, словно от надоедливой мухи. “Это лишь вопрос времени и упорной работы! Мы разработаем методику, составим подробную карту ваших чихательных паттернов, а возможно, даже создадим специальное устройство, которое позволит нам… у-у-у… точно настраивать ваши чихи!” Он с предвкушением потер руки, словно уже видел плоды своих трудов.

Евлампий смотрел на ученого с ужасом. Слова Григория звучали как зловещее пророчество. Он живо представил, как его будут подключать к каким-то сложным аппаратам, заставлять чихать по расписанию, настраивать его чихание на нужный временной период. Он почувствовал себя подопытной крысой в огромном лабиринте, где стены – это временные парадоксы, а выход – это… неизвестность.

“Григорий, а может, это все какая-то ошибка? Может, я просто сильно простудился?” – робко предположил Евлампий, цепляясь за последнюю ниточку здравого смысла. Он надеялся, что ученый просто пошутил, или же все его эксперименты – плод разыгравшегося воображения.

Григорий рассмеялся, его смех был полон искреннего восторга. “О, Евлампий, если бы это была всего лишь простуда! Но нет, это нечто гораздо большее! Вы – ключ к пониманию самой ткани времени!”

Евлампий окончательно сник. Он понял, что теперь ему вряд ли удастся вернуться к прежней тихой и размеренной жизни. Он оказался втянут в странную игру, в которой правила меняются на ходу, а ставки непостижимо высоки. Он был всего лишь клерком, а теперь, похоже, ему предстоит стать… кем? Повелителем чихания? Временным агентом? Самим собой, но способным менять ход истории?

В душе Евлампия разгорелась нешуточная борьба страха и любопытства. Страх перед неизвестностью и огромной ответственностью, которая внезапно обрушилась на его плечи, и любопытство перед возможностью разгадать тайну своих чихов, понять законы времени. В конце концов, он всегда любил книги и историю. А теперь он, по сути, стал частью истории, причем не самой спокойной ее частью. И в этой новой роли ему волей-неволей придется разобраться.

В углу помещения, заваленном старыми газетами и чертежами, Евлампий заметил большую доску, исписанную непонятными формулами и графиками. На доске, среди всего этого хаоса, красовалась большая надпись, написанная крупными буквами: “Теория чихательной невероятности”. Евлампий невольно поморщился. Название звучало так же странно, как и все, что происходило вокруг него.

Григорий, заметив его взгляд, гордо улыбнулся. “Вот, Евлампий, это наша отправная точка!” – воскликнул он, словно презентуя бесценный артефакт. “Здесь я пытаюсь разложить по полочкам все ваши чихательные особенности, вывести закономерности, и, в конечном итоге, понять их влияние на пространственно-временной континуум!”

Евлампий снова посмотрел на доску, чувствуя, как его голова наполняется неразрешимыми вопросами. Он был далек от мира науки, и все эти формулы и графики казались ему набором бессмысленных закорючек. Но, глядя на энтузиазм Григория, он чувствовал, что эта “Теория чихательной невероятности” для ученого не просто набор символов, а целая вселенная, которую он хочет исследовать.

“Ладно”, – сказал Евлампий, его голос был полон безнадежности. “Допустим, я верю вам. Но что же мы будем делать?”

Григорий широко улыбнулся, его глаза вновь засверкали от энтузиазма. “Мы начнем с самого начала, Евлампий! Мы изучим каждый ваш чих, каждый ваш вдох, каждую вашу квантовую флуктуацию! Мы создадим подробную карту ваших чихательных паттернов, мы будем анализировать их частоту, их силу, их… э-э… историческую направленность. И в конце концов, мы найдем способ контролировать этот процесс! И тогда, Евлампий, мы сможем… мы сможем изменять историю!”