Тамара ничего не знала об этих беседах, но случилось кое-что неприятное. Тете Любе внезапно стало плохо, а ее дочь не просто не хотела ей помочь и дать хотя бы стакан воды. Тамара просто шарахнулась в сторону, когда ее старая мать начала ужасно кашлять и просить помощи. Ее дочь стояла рядом с кроватью и загораживалась стулом от родной матери, чтобы та ненароком не заразила ее какой-нибудь немощью. Тетя Люба как рыба открывала и закрывала рот и тянула к Тамаре свои старые жилистые руки, но никак не могла сказать то, чего хотела. Из ее рта вырывались только хриплые, жуткие звуки. Наконец она кое-как нащупала рядом с кроватью на тумбочке бумагу и карандаш и трясущимися руками вывела: «Позови Катю».

Наконец Тамара пришла в себя и, дрожа, взяла бумажку. Увиденное ужасно ее разозлило, и она накричала на больную и едва ли не умирающую мать. Гнев переборол брезгливость, и Тамара наконец-то дала тете Любе лекарства. Старая женщина выпила их и успокоилась. Она смотрела на дочь широко открытыми глазами, лицо ее стало белее мела. В этот момент тетя Люба думала, что вырастила настоящее чудовище, которое неспособно любить. И чужая девочка Катя показалась ей сейчас в сто раз ближе и роднее.

Но поделать ничего тетя Люба не могла – в доме теперь всем заправляла Тамара. Естественно, она не позвала Катю. Пару дней Тамара не разговаривала с матерью, лишь давала ей лекарства. Наконец тете Любе стало лучше, и она решила поговорить с дочерью насчет наследства.

– Томушка, милая, поди ко мне, посиди рядом, – с трудом проговорила пожилая женщина.

Тамара, бегавшая по дому в поисках чистого полотенца, не сразу услышала слабый голос матери. Да и услышав, не особо поторопилась к ней.

– Тебе что-то нужно? – резко спросила она, наконец соизволив подойти к старушке.

– Том, я ведь умру скоро, – начала было говорить тетя Люба, но дочь тут же перебила ее:

– Мама, не нужно этого говорить. Ты поправишься, все будет хорошо, – Тамара отошла от кровати, вытирая волосы полотенцем.

Мать смотрела слезящимися глазами на дочь.

– Тома, я все бумаги уже подготовила, дом тебе останется, участок – Варе, Никите и Саше – деньги, да вы и так знаете. – Старушка сначала показала трясущимся пальцем на шкаф, а затем закашлялась.

Тамара быстро вернулась к матери, отбросив злополучное полотенце, и взяла ее за руку.

– Мама, ты же понимаешь, что я к тебе не за деньгами приехала. Ты самое дорогое, что у меня есть, – вроде бы даже искренне произнесла Тамара.

– Послушай, милая, дай мне эти бумаги.

– Зачем? – с подозрением в голосе спросила Тамара.

– Хочу отписать пять тысяч Кате. Она за мной ухаживала, старалась. – Старушке было очень тяжело говорить.

– Вот оно что. Опять эта Катя, – вспылила Тамара, бросила руку матери и вскочила с краешка постели. – Что же она к тебе лезет, змея подколодная? Специально ведь теперь тебя обхаживала, в надежде на твою доброту. – Тамара как заведенная бегала кругами по комнате, крича все громче и громче. – Ну я ей покажу! Я прямо сейчас к ней пойду и за волосы ее оттаскаю! – Тетя Люба смотрела на дочь испуганными глазами, но боялась что-либо сказать. – Я вообще никогда не понимала, зачем она тебе сдалась. На что было тащить в дом эту хитрую девку? Ничего бы ей не сделалось одной. Дом был, не замерзла бы насмерть.

Тетя Люба слушала все это и бледнела с каждой минутой. Ей было страшно, что у нее такая злая и бессердечная дочь. Старушка крепилась, в ней росло возмущение, и наконец из последних сил она приподнялась на своей постели и громко крикнула:

– Не смей так говорить в моем доме!

Тамара оторопела и замолчала. Тетя Люба медленно опускалась обратно на постель, кровь прилила к ее лицу. Любой человек бы понял, что от такого перенапряжения старому человеку стало еще хуже. Но только не Тамара. Она скорчила злобную гримасу, сложила руки на груди и, злобно бросив: «Ах вот ты как», резко повернулась и пошла собираться.