в семи(о)тическое ростовщичество: если бессмыслица опережает деноминацию, игнорируя неденоминабельность в буфере несуществующих деноминаций, то «изначальным опозданием» для неё будет считаться означивание, не поспевающее за обессмысливанием в утопии языка бытия, к беспризорности которого не проследить ни одной тропы). Антиязыковая философия – это философия о вещах, номинация которых в качестве антислов компенсирует принцип «изначального опоздания», присущий естественному языку в форме мышления, путём экспликации их интенции истинного наименования: «Отсюда проистекает общезначимая потребность сегодняшнего дня вновь, с новыми силами взяться за вопрос сохранённого имени – вопрос палеонимии. Зачем сохранять на тот или иной срок старое имя? Зачем смягчать воспоминаниями воздействие некоего нового смысла, нового понятия или нового объекта?» (Деррида)86. По сю сторону антиязыка: «Итак, нужно будет изобрести «такой горизонт, который обозначал бы непрекращающееся, бесчисленное. Изобрести, конечно, в интервале. Изобрести знак для этого «бытия–в–процессе», этого движения, одновременно прерванного и изломанного, для непрерывности разрывов, которая, однако, не может распластаться по поверхности очевидного и однородного настоящего. Наш язык всегда берёт это движение в форме становления–настоящим: становление–настоящее, настоящее в становлении, становление настоящего, поправка движения письма во времени «живой» речи – в так называемом настоящем без следа. Следовательно, нужно было обратиться по ту сторону нашего языка, чтобы обозначить это беспрестанное вне–настоящее. И по ту сторону речи как таковой» (Деррида)87.

42

Телепатизация. Экспансия антиязыковой номинации означает семиотическую восполнительность, существующую всегда не поименованной как условие антиязыкового алиби: если вещь поименована прежде собственного несуществования, которое определяет её онтологический статус, то номинативная этимология такой вещи приобретает диссеминированный характер, безответственный за последующие номинативные процессы. Модус аутентичного несуществования является презумпцией неманипулируемости со стороны Злокозненного Демона, чьё аутентичное несуществование нуждается не в оправдании, а в дискриминации по признаку единичности/множественности. Безапелляционность онтологического вопрошания предотвращает от редукции к нериторическому ответу, который не предполагает никакого вопроса; нериторическое вопрошание, исключающее ответственность, отличает одну региональную онтологию от другой региональной онтологии, между которыми, как правило, отсутствует антиязыковая игра в несуществующие номинации (например, номинации, одна из которых именует – не – именуя, а другая – не – именует – именуя, – то, что отсутствует). Антиязыковое пространство бытия включает в себя автореферентную номинацию, именующую вещи их вещественным способом, то есть тавтологическим аутентичной номинации, но вторичной в своей истинности88.

Бессмысленные галлюцинации не претендуют на воплощение подлинной бессмыслицы в обход языку истины, на котором эволюционирует естественный язык посредством телепатизации (утончение распознавания вариабельных сигналов от адресанта к адресату), а являются ностальгическими следами по бессмысленному: если бессмыслица неденоминабельна, то её номинация бессмысленна в точном значении этого слова, а именно – как бессмысленное именование в отношении самого себя; антиязыковая материя (для потенциалологизмов): «Силы ассоциации, действуя с разной напряжённостью, на разных расстояниях и разными путями, соединяют слова, «действительно присутствующие» в дискурсе, со всеми другими словами лексической системы, независимо от того, обнаруживаются ли они как «слова», то есть относительные вербальные единицы, в том или ином дискурсе. Эти силы взаимодействуют со всей совокупностью лексики посредством синтаксической игры и, по крайней мере, посредством тех составных единиц, из которых складывается то, то образует так называемое слово. Например,