71. Редукция онтологии к математике (например, в случае Бадью) представляет собой очередную отчаянную попытку (особенно после Гуссерля) придать философии строгий научный характер, беря на саморазоружение слова Канта: «Во всех дисциплинах содержится лишь столько истинной науки, сколько в каждой из них имеется чистой математики», несмотря на то, что существует философия математики, или метаматематика, как раздел философии о сущности математического знания и о базовых принципах математических доказательств; редукция онтологии к естественному (анти)языку в качестве эксперимента над самим естественным (анти)языком, который оказывается соразмерным языку бытия, а одной из его разновидностей является трансцендентальная математика, свидетельствует о том, что с лингвистическим поворотом в философии закончено так же, как с аналитической традицией вмешательства в философию там, где меньше всего философического: смена основного тренда – философии языка – на философию антиязыка необходимо для того, чтобы апология метафизики не затянулась на время, для которого «вечное возвращение» оборачивается вечным цейтнотом, или бременем, а бытие отсрочено в небытие – по направлению к фальфинишу, обессмысливающему различание как дурную антилингвистическую бесконечность, поскольку за отсрочкой отсутствует Трансцендентальное Означаемое (развитие философии в духе антиизма – вопреки Эрику Фёгелину – становится частью общего плана по сворачиванию с языкового мейнстрима на новый тип движения, порывающий с привычной философской гравитацией; какой бы перформативной ни была смерть философии языка, за её носителями всегда остаётся право вырвать свой языковой орган, чтобы кастрировать двуликого посредника, сохранив чутьё к истине, которая безъязыка до права на несуществования; философия антиязыка ответственна не столько за смену самого способа философского телодвижения, сколько за воспитание антиязыкового инстинкта, заключающегося в ноуменологическом проекте, который скомпрометирован вместе с феноменологией – гуссерлианой.