В центре, под самым куполом потолочного свода, стоит большущий письменный стол со множеством примкнувших к нему приставных шкафчиков и столиков поменьше. На них бумаги и книги, реторты и колбы, песочные часы, гадальные кости и шары.

– А вот и Джино! – хозяин письменного стола улыбается, когда я вхожу, и отрывается от своего занятия – созерцания обгоревшей птичьей лапки, лежащей в белом фаянсовом блюдце.

В большом кожаном кресле с высокой, как у трона спинкой, старый домовик кажется маленьким, словно дитя, хотя его волосы и короткая волнистая борода отливают серебром лунного света. Длиннополая темно-коричневая одежда похожа на жреческую рясу. Сверху на нее накинута подбитая кроличьим мехом безрукавка – защита от тюремной сырости. Почти на всех пальцах маленьких морщинистых ручек серебрятся перстни разной формы и разного магического предназначения. В детстве я любил их разглядывать и даже получил в подарок один с зеленым полированным хризопразом. Помню, перстень сразу же увеличился в размере и стал мне в пору, стоило поднести его к указательному пальцу правой руки. Ношу его до сих пор.

– Здравствуй, Леополи, опять развлекаешься? – я придвигаю к столу еще одно кресло с такой же высокой спинкой и сажусь напротив домовика.

– Очень важная вещь – прогноз погоды. Политической погоды в Латии. Удачно съездил? – глубоко посаженные карие глаза с лучами морщин в уголках глядят на меня с любопытством.

– Вот, взгляни на это, – я достаю из потайного нагрудного кармана куртки футляр с книгой и кладу его на край стола.

Книга снова имеет прежний вид восточного трактата о чувственных наслаждениях. Леополи склоняется над нарядно разрисованным томиком, вставив в правый глаз толстую линзу, оправленную в серебро.

– О, надо же, как интересно, – восхищается он, пролистывая фривольные иллюстрации, снимает с полки одного из приставных шкафчиков колбу с завинчивающейся крышечкой, сыплет магический порошок на книжный переплет; синее сияние разливается по крышке письменного стола, касается морщинистого лица домовика, и книга предстает в подлинном виде. – Я вижу, ты устал. Может, приляжешь?

Леополи показывает на узкую кушетку у окна, обтянутую красной гобеленовой тканью. Она кажется неправдоподобно роскошной в стенах темницы, но я привык к таким вещам в обиталище Леополи.

– Спасибо, – только преклонив голову на изогнутый подлокотник, я понимаю, насколько устал.

Лежу, глядя в темный, выложенный старым камнем потолок, пока Леополи занят изучением книги.

– Как твой отец, граф Лукино? – спрашивает он.

– Надеюсь, хорошо, – отвечаю я. – Последний раз мы виделись зимой на день Рождения Небесного Огня. Мы мало разговариваем, но быстро устаем друг от друга. Так что скажешь о книге?

– Ей не одна сотня лет, – с уважением поглаживая пергаментные страницы, отвечает Леополи. – Думаю, она подлинная.

– Хочешь сказать, – при этих словах я поворачиваю голову к письменному столу, – пророк существовал?

– Возможно, – Леополи неопределенно улыбается, шелестя страницами, – и, возможно, существует поныне, – его улыбка постепенно гаснет, когда взгляд углубляется в изучение моего лица. – Ты принимаешь мой настой, Джино?

– Да, конечно, – сдержано отвечаю я. – Он укрепляет.

– Но не сильно-то помогает, – замечает домовик, с пониманием покачивая головой.

– Тут ничего не поделаешь, – он, наверное, единственный, кого не пугает моя улыбка, и я улыбаюсь. – По крайней мере до тех пор, пока ты не поймешь, что с этим можно поделать.

– Тебе нужно больше есть и отдыхать, – мягким тоном, каким увещевают ребенка, молвит Леополи. – Проводить время дома, а не в разъездах.