Бина Рафаэльевна усмехнулась и бросила журнал обратно.

– Из семьи в тринадцать человек после блокады выжила только его мать. Лева родился в пятидесятых, когда уже было что покушать, но страх перед голодом ему с молоком матери передался. Та всю жизнь куски прятала, а Левушка стал собирать все, что можно обменять на еду. Понимаешь, девочка, все, что ты видишь, – это его любовь ко мне. Он думает, что если все опять станет плохо, то я с голодухи не помру. Ему ведь ничего этого не надо. Он за меня всю жизнь боится.

Бина Рафаэльевна поднялась и одернула платье.

– Когда я это поняла, полюбила своего Суслика всей душой! И ни на кого его не променяю!

– Я думала, вы его ревнуете, поэтому сами отбираете сотрудниц, – зачем-то сказала Маша.

Бина Рафаэльевна ничуть не удивилась.

– Ревновала. Но недолго. Первые тридцать лет. Он ведь ходок был! Да еще какой! А потом понял, что ничего нового все равно не покажут, и вернулся, так сказать, в лоно семьи. Так что, пойдем еще покушаем или как? – неожиданно закончила хозяйка.

– Покушаем, пожалуй, – согласилась Маша.

И они с Биной Рафаэльевной улыбнулись друг другу.

«Я люблю их обоих», – подумала Маша и полезла на свое место за столом.

– Кто на мой пирог с курой? – закричала хозяйка, вынося из кухни исходящее горячим паром блюдо.

– А он кошерный? – поинтересовался Абрамчик.

– Радость моя, это же мясо из супермаркета! Где тут кошерность! – воскликнула Бина Рафаэльевна.

Оказалось, проблема кошерности волновала только ребенка, все остальные, включая ортодоксального дядю, поглощали чудо кулинарии с аппетитом. Маша, которая в последнее время ввиду крайней скудности бюджета питалась не очень хорошо, окончательно объелась и стала засыпать. Это было ужасно, потому что возвращаться предстояло через полгорода, сначала на маршрутке, потом на метро.

Ее спасла Элеонора, объявившая радушным хозяевам, что, к сожалению, вынуждена их покинуть, и предложившая захватить юную гостью с собой.

– Дорогая Муся, вы можете смело довериться нашей дивной Элеоноре, – заявил вконец охмелевший Лев Моисеевич.

Маша радостно побежала за курткой. Бывают же на свете такие приятные люди!

Хозяйка ювелирного магазина довезла окончательно сомлевшую Машу до дома и, прощаясь, сказала:

– Заходите ко мне. Просто так. Поболтать. По вторникам и четвергам у нас мало покупателей. Можно позволить себе немного расслабиться.

Взглянула на смущенное Машино лицо и добавила:

– Я умею варить очень вкусный кофе. Вы любите робусту или арабику?

Маша что-то пробормотала и быстренько выбралась из машины. Он бывает разный? А она-то думала, что молотый или растворимый!

Три дня Маша решала, было ли приглашение на кофе просто данью вежливости или с ней действительно хотят общаться, а потом собралась с духом и, дождавшись четверга, отправилась в ювелирный.

В салоне в самом деле никого не было. Девушка за стеклянным прилавком на звук колокольчика подняла голову и улыбнулась профессиональной улыбкой.

– Здравствуйте, чем могу помочь?

– Это ко мне. Проходите, Мария.

Маша посмотрела на появившуюся из боковой двери Элеонору и снова подумала, что подобные женщины бывают только в кино про высшее общество и дольче вита.

Маша прошла в кабинет хозяйки, который оказался таким великолепным, что она тут же застыдилась своих старых кроссовок из кожи «молодого дерматина» и кургузого свитерка. Присев за маленький столик, который хозяйка магазина назвала кофейным, Маша засунула ноги поглубже под кресло и откашлялась. Какого черта она вообще приперлась в эти королевские чертоги?

Однако Элеонора не обратила никакого внимания ни на нищебродскую обувку, ни на ее смущение. Маше даже показалось, что она рада гостье. Может быть, красавице действительно не с кем поболтать просто так? Только почему она выбрала именно ее, Машу?