Опять приходилось начинать с нуля. Нет, не с нуля, а с минуса, куда я периодически скатывалась: без прошлого, будущего и настоящего.

О психотерапии на тот момент я ничего не знала.

В моем городе не было психотерапевтов. Были психологи, но зачем к ним идти я не понимала. Меньше всего хотелось слушать советы от человека, который не прочувствовал того же, что и я. Возможно, все было бы не так, но других представлений о работе психолога у меня не было.

А вот с кем действительно хотелось говорить, так это с женщинами, которые пережили похожий опыт. Вспомнилась бывшая коллега, которая ушла в декрет, а через несколько месяцев вернулась с потухшим взглядом: ребенок замер на позднем сроке.

«Должно быть, это невыносимо больно потерять ребенка. Любить, разговаривать с ним весь срок, а потом узнать, что он не родится», – думала я.

Не зная, что в таких случаях говорят, выбрала ничего не говорить. Продолжали общаться с коллегой, как будто ничего не случилось.

Кто знал, что однажды я окажусь на ее месте.

Вспомнился случай другой знакомой, чей ребенок погиб во время родов по врачебной ошибке. Она и я забеременели примерно в одно время. До трагедии часто встречались в женской консультации, гадали, у кого раньше родится малыш. Ее малышка родилась раньше на месяц, но прожила всего несколько часов.

Я узнала об этом уже после своих родов. Гуляя с коляской по улице, я встретила бывшую одноклассницу, которая рассказала о несчастье. Мысленно поблагодарила Бога за то, что мой ребенок жив и здоров.

Все эти случаи меня очень пугали. Не находя им разумных объяснений, я спасалась иллюзией, что подобное случается неспроста. Бог справедлив, а значит, всем воздается по заслугам. Я трудно представляла, что плохого могли сделать те несчастные женщины, но так думать было легче и спокойнее.

Вспоминала слова врачей, которые говорили, что после моего мертворождения, были еще две девушки с идентичными случаями.

Как они сейчас? Как справляются с болью? Понимают ли, почему так случилось?

Мне очень хотелось найти их, поговорить. Хотелось встретиться с бывшей коллегой и знакомой, узнать, где они нашли силы, чтобы справиться с горем.

Но прошло много лет. У обеих после потери ребенка родились другие дети. Я боялась потревожить их своими вопросами. Не знала, как снова появиться в их жизни, заговорить, да еще по такому деликатному вопросу. Вдруг мои расспросы будут ранящими, неуместными, возмутительными? Или поднимут тяжелые воспоминания, которые эти женщины много лет пытались стереть из памяти.

Я останавливала себя от действий. Заходила на их странички в соцсетях, рассматривала семейные фото с детьми, вглядывалась в счастливые лица и немножко успокаивалась. Раз они смогли родить деток, научились заново улыбаться, строить планы на жизнь, значит и я смогу. Обязана смочь – я найду способ и обязательно узнаю, что же на самом деле со мной произошло. Пусть не прямо, но собрав детали воедино, я найду причину, исправлю ошибки, просчитаю риски. Сделаю так, как правильно и результат будет правильный.

Мысль о наказании свыше не покидала меня. Я держалась за нее, чтобы окончательно не скатиться в хаос неопределенности. Было страшно и непонятно, как жить дальше.

Каждую ночь я приходила к кровати Максима, проверяла, дышит ли он. Садилась на корточки у подножья, прислушивалась. Обливалась слезами, молила Бога о защите своего единственного ребенка. Просила не забирать его, проявить немножко сострадания. Мне хотелось остановить время, задержать рассвет и новый день, который пугал неизвестностью. Прямо здесь и сейчас мы с сыном вместе, а что будет утром, я не знала. Уж лучше, пусть всегда будет ночь, пусть будет все неизменным.