И рассказал ей про Чудинова.

– Слушай, да вроде бы ничем не примечательный род. По крайней мере, их фамилия точно не на слуху. Но я попытаюсь узнать побольше, – проговорила Катя, выслушав мою историю.

– Спасибо, – кивнул я. – Твоя помощь будет, как всегда, незаменима.

– Ой, да брось ты, – отмахнулась она. – Кстати, я тут смогла несколько камешков-усилков заказать. Часть тебе, как ты и просил, – боярыня лукаво улыбнулась.

– И за это тоже огромное спасибо.

– Спасибо в карман не положишь. А ещё оно не подарит райское наслаждение уставшей после трудов женщине, – Катя нежно провела пальчиком по моей щеке и губам.

Я был готов сразу приступить к активным действиям, но уже очень хорошо знал игры боярыни.

– Выражать благодарность я могу не только словами. Но отложим это до тех пор, пока ты не расскажешь, что там ещё у тебя припасено.

Катя ехидно прищурилась.

– Знаешь меня как облупленную, да? Неплохо, господин Претендент, – она поставила бокал с вином на стол и посерьёзнела. – Это насчёт Канцлера и того, что мой отец подаст бумаги на тебя в комиссию.

– Отчего-то я не удивлён именно этой теме. Ну, рассказывай. Я весь внимание.

Перед Новым годом я посетил, вместе с Катей, благотворительный вечер. Причём не как «брелок» боярыни, а как гость, получивший персональное приглашение. Конверт с приглашениями – для меня и моей спутницы – вручили на КПП квартала, когда я приехал принимать подаренную Канцлером усадьбу.

Боярыня Морозова тоже получила персональное приглашение, и, нежась в субботу утром в тёплой постельке, мы решили отправиться на этот приём вместе.

Во время приёма моя персона вызвала интерес среди приглашённых гостей. В итоге я пообещал представителям одного боярского рода и одного дворянского в новом году посетить их приёмы. А ещё один дворянин очень долго представлял нам с Екатериной свою юную дочурку, а заодно интересовался реализацией товаров моей швейной фабрики…

Однако продолжение этих знакомств будет происходить уже в две тысячи восьмом.

Тридцать первое декабря – последний день года по юлианскому календарю. И это несколько менее знаменательное событие, чем день зимнего солнцестояния, мы снова отмечали впятером.

Всем хотелось праздновать в новом особняке, но, увы, пришлось довольствоваться съёмной квартирой.

– Так, салаты у всех наложены? Фужеров всем хватает? – хлопотала вокруг стола тётя Мари.

– Марина, отдохни уже, – вздохнул Вадим. – Всё готово!

– Давайте уже поедим, – проворчал Глеб.

Наконец все расселись по местам. Тётя бросила взгляд на часы и первой подняла бокал с вином.

– Ну что ж… Рада, что этот праздник мы отмечаем все вместе. Две тысячи седьмой… выдался богатым на разные события! И события отличные! Я не помню, чтобы хоть раз в жизни у нас был настолько благостный год. И вот он заканчивается. Никто не вернёт две тысячи седьмой…

Тётя Мари чуть поникла, вспоминая всё, что произошло за последние двенадцать месяцев.

– Две тысячи восьмой будет ещё лучше! – я решил её подбодрить.

– Да! – быстро согласилась тётушка. – Спасибо две тысячи седьмому! Провожаем его с чистым сердцем и благодарностями!

– Ура!!! – закричали братья, которым суровая тётушка в бокалы налила только сок.

Мы со звоном чокнулись бокалами, сказали ещё парочку тостов, провожая год…

А затем из динамиков телевизора послышался бой курантов Перунской башни Московского Кремля, и на экране появилась фигура Канцлера.

– Тётя, прибавь звук! – оживился Борис.

Я уже давно знал, насколько трепетно жители Российской империи относятся к речи императора в день зимнего солнцестояния и новогоднему обращению Канцлера.