Мы сразу поняли, что Колю отравили ядохимикатами – судя по ожогам полости рта. Но экспертиза это не подтвердила. Это вполне естественно в судебно-следственной практике Узбекистана, где всё куплено и всё продано.

На третий день среди тех, кто приходил попрощаться с сыном, в нашей квартире появились и двое неизвестных, которые брезгливо разглядывали лицо покойного. Соседка слышала, как один другого тихо предупредил: «Молчи, а то всем решётка». Как потом выяснилось, один из них был Токмаков.

И вот все эти факты заставили меня обратиться у гроба к покойному сыну, когда я осталась с ним наедине, и попросить его рассказать всю правду о своей смерти. Хотя я человек и нерелигиозный, но, наверно, как и все люди, в тяжкий момент надеюсь на чудо.

Я стояла на коленях у его гроба и просила сына приходить к нам в дом после похорон. И вот первое, что поразило меня, это, пусть и запоздалый, рассказ Колиного сослуживца. Возвращаясь с кладбища вместе с нами со всеми, этот сослуживец, единственный, видел, как Коля, вихрем кружась, весело бежал впереди машины. Сын перемещался то вправо, то влево и всё время был у этого сослуживца на виду. Когда же въехали в город, Коля пропал из поля зрения. А у дома сослуживец опять увидел, как Коля, прижимаясь к стене, проник в подъезд.

Тому молодому человеку было от этого видения очень жутко, потому он не мог нам сразу сказать об этом, а поделился лишь через несколько дней. Однако, несколько раньше этого рассказа мне сообщила жена племянника, что видела Колю во сне, и тот сказал ей: «Я самый первый вернулся с кладбища домой».

12 мая в родительский день я напомнила сыну о своей просьбе – сказать правду о своей смерти. В ту же ночь Коля приснился мне. Он подал мне широкую чёрную ленту, на которой был изображён какой-то шифр. Я ничего не могла разобрать, тогда сын сам прочитал мне смысл шифровки: «Сначала отравили, потом повесили».

Ещё был случай: незадолго до 40-го дня дочь моя вдруг ясно услышала Колин голос, обращённый ко мне: «Мама, я так пить хочу, а воды нет». Дочь прибежала в мою комнату и сообщила об этом. Мы вышли на кухню и увидели, что стакан, который мы наполняли водой специально для покойного по существующему обычаю, был сух.

Я ходила в прокуратуру, добивалась нового расследования, но ничего не получилось. И вот очередной сон. В большом доме Коля радостно обнял меня, приподнял и поцеловал в щеку. Сказал: «Мама, мне так хорошо» – и вошёл по лестнице в какую-то дверь. Я за ним. Вижу, как он в микроскоп разглядывает некие вещества. А рядом лежат пакеты с разными химикатами. Что-то он говорит, но слов я не разобрала.

А после моей сестре приснилось, как одна женщина сказала, что Колю отравили веществом, химическая формула которого NaOH. Мы скоро выяснили, что это гидроксид натрия – едкая щелочь. Буквально в тот же день я обнаружила дома таблетки в странной упаковке без маркировки. Удивилась, попробовала на язык и сильно обожглась.

Экспертиза показала, что это как раз тот самый гидроксид NaOH. Но откуда он у нас взялся? Думаю, что именно этими таблетками Токмаков и отравил Колю. А потом, чтобы сбить с толку следователей, если бы они стали заниматься смертью сына, он и подбросил таблетки в наш дом, когда приходил к нам в день похорон».

Вспоминает Н. О. Трофименко, Ростов-на-Дону:

«Давно это было, ещё в тридцатые годы. Мой дед был известен в нашей придонской станице тем, что лечил людей травами, а иногда и заговорами. К нему даже местные большие начальники обращались за помощью. И дед вылечивал их. Вот почему, наверное, НКВД не трогал деда, хотя времечко на дворе стояло лютое. То и дело арестовывали кого-нибудь из моих земляков.