Коммин (Comines) [Филипп де Коммин- французский дипломат и историк XV – XVI вв.] рассказывает12, что «двадцать седьмого апреля 1498 года, в канун Вербного Воскресенья, он вышел из покоев королевы Анны Бретонской, своей жены, и взял ее с собой, чтобы посмотреть игру в la Paume, происходящую в рву замка, куда он никогда не брал ее, кроме этого раза, когда они вместе вошли в галерею, которая называлась La galerie Haquelebac… король ударился лбом о притолоку, так низко была дверь, а затем некоторое время смотрел на игру в мяч и разговаривал со всеми подряд… Последнее, что он сказал при жизни, было то, что он надеется, что никогда не совершит греха, ни смертного, ни простительного, если это возможно; и когда он произнес эти слова, он упал назад и потерял дар речи… " и так он умер.
[Вероятно- Джозеф] Стратт (Strutt) [английский гравер, художник, антиквар и писатель XVIII в.] в своих трудах приводит13 глубоко ошибочные и вводящие в заблуждение копии двух изображений того, что он называет balloon (мячом, наполненным воздухом) и hand-ball (ручным мячом), взятых из рукописей XIV века.14 Вторая из приведенных иллюстраций, которая встречается в книге Часослов Пресвятой девы Марии (Horoe B. Marioe Virginis) , явно не является игрой вообще. Изображение того, что Стратт принял за мяч, является либо случайным, либо намеренным дополнением к рисунку, сделанным в гораздо более поздний период, чем указанная на нем дата – XIV в. Фигуры находятся на противоположных страницах книги и не участвуют ни в какой игре.
Однако, первое изображение, что украшает нижнюю часть прекрасной страницы французского романа под названием История Ланселота, или Святого Грааля (Histoire de Lancelot, ou S. Graal) очень примечательно (рис.1). Здесь мы видим игрока, который вот – вот ударит по мячу, находящемуся в верхней части его переплета; позади него стоит фигура другого игрока или инструктора (ибо он одет иначе, чем другие), как бы указывая ему, как играть; а на противоположной стороне страницы, отделенной от них вертикальным межколонным орнаментом, которым, как кажется автору, художник воспользовался, чтобы указать какую-то промежуточную линию, стоят еще два игрока с поднятыми ладонями, готовые принять и вернуть ожидаемый мяч.
Любопытная иллюстрация тенниса в этот период (XIV—XV вв.) встречается в стихотворении Шарля д'Орлеана [французский военачальник, член королевского дома Валуа, один из самых выдающихся поэтов Франции XV в.],15 в котором он сравнивает жизнь с ее борьбой и заботами с этой игрой, погонями и чередованием успехов и разочарований.
Теперь, однако, игра уже сильно изменилась. Не покидая замков, он стал популярен в городах, где из-за недостатка свободного пространства его приходилось прятать и запирать в стенах. С одной стороны, игроки потеряли свободу и свежесть игры на открытом воздухе; но с другой это принесло большие преимущества, так как благодаря этому, теннис обрел все свои тонкости, и стал почти таким, каким мы его знаем. Игра в мяч (Hand-ball) в провинции была известна как la longue (длинный) paume (пом), или, в противоположность ему courte (короткий) paume, от которого слово «корт», приняло значение как место, на котором играют в теннис. Французы всегда использовали слово jeu (жё), будь то длинный или короткий теннис. Еще раньше игру называли tripot, и это название породило множество догадок и попыток объяснить его происхождение. Сейчас, конечно, сделать это достаточно трудно, но наиболее вероятно, что оно произошло от слова «танцы» (tripudiation), которые, возможно, сопровождали игру. Фуретьер (Furetiere) [французский писатель и лексикограф XVII века], предполагает, что это название возникло из-за того, что залы и площадки для игры могли быть использованы не только теннисистами, но и циркачами, танцевавшими (tripudiaient) на веревке. Как бы то ни было, эти площадки существовали по всему Парижу еще в середине XIV века. Одна из них была оборудована Карлом V в Лувре, которая, по словам г-на де Клара (M. de Clarac) [французский археолог XVIII—XIX вв.], занимала целых два этажа королевского дворца.