Анна медленно кивнула головой, предчувствуя подвох, но отказать Раулю де Крепи основания у нее не было, хотя и понимала, что предыдущей песней он выразил те чувства, которые испытывал к ней. Её голубые глаза, когда она взглянула на графа, на фоне платья из бирюзового плотного шелка показались ему еще более глубокими и манящими.

Барзэлеми поудобнее устроился на стуле. Раздались негромкие, но приятные звуки, оттенявшие красоту молодого голоса, который запел:

«С Творцом, создавшим тьму и свет,

Любви не позабывшим дальней,

Я в сердце заключил завет,

Чтоб дал свиданье с Дамой дальней,

Чтоб стали комната и сад

Роскошней каменных палат

Того, кто ныне на престоле.

Печаль и радость тех бесед

Храню в разлуке с Дамой дальней,

Хотя и нет таких примет,

Что я отправлюсь в край тот дальний:

Меж нами тысячи лежат

Шагов, дорог, земель, преград…

Да будет все по божьей воле!»

У трубадура был действительно чудесный голос, который Анна с удовольствием слушала, слегка склонив голову и прикрыв ресницами глаза, чтобы не выдать окружающим свои истинные чувства. Она прекрасно осознавала, что все эти песни предназначены ей и не исключала, что Барзэлеми написал их по просьбе графа Валуа. Она старалась держать себя в руках, чтобы никто не увидел чувственность, которая рвалась наружу, что давалось ей с большим трудом.

Благо, что рядом с ней не было Генриха. Его Раулю не удалось бы обмануть, как придворных, хотя Анна заметила, что после второй песни некоторые из них стали шушукаться между собой. Поймала она также несколько раз на себе лукавый взгляд герцогини Аквитанской… Волнение Анны достигло предела. Граф же не спускал с нее глаз, пытаясь своим пристальным взглядом проникнуть в ее мысли.

Трубадур замолчал – и в зале воцарилась тишина, которую никто не решился нарушить. Наконец заговорил Барзэлеми, вновь обращаясь к своему благодетелю:

– У меня есть еще Песня, в которой посланец влюбленного, признаваясь Даме в любви, помогает тем самым влюбленному. Не спеть ли ее мне?

Получив согласие, он пробежал пальцами по струнам и его бархатный голос наполнил залу:

«Я, Дама, послан как курьер

Тем, кто, стремясь попасть в ваш дом,

Решил меня избрать гонцом,

Чтоб я его сердечный пыл,

Который он от вас таил,

Мог передать вам, например,

В таких возвышенных стихах:

«Чем одарен ваш кавалер,

Того не сыщете ни в ком.

Звездой счастливою ведом,

Он столько доблестей и сил

В своей душе соединил,

Что вашей нелюбви барьер

Падет, рассыпавшись вдруг в прах.

Он принимает столько мер

Для встречи. Так он к вам влеком,

Что думать ни о чем другом

Не может. С вами честен был

И над любовью не шутил,

И вот, учтивых раб манер,

Отныне он у вас в руках».

Эта песня оказалась последней каплей, переполнившей чашу терпения всех присутствовавших в зале. Множество взглядов устремилось сначала на Рауля де Крепи, потом на королеву и снова на графа. Однако на его лице не дрогнул ни один мускул, хотя Анна почувствовала, как румянец проявился на ее щеках.

– Браво, – громко сказал Рауль, дважды хлопнув в ладоши. – А балладу какую-нибудь ты знаешь, чтобы затронула души присутствующих здесь дам? Они любят любовные истории с печальным концом.

Трубадур на мгновение задумался, а потом спросил:

– Баллада о Тристане и Изольде подойдет?

– Как решит королева, – ответил граф, посмотрев на неё.

Анна несколько помедлила, не зная, чего ждать от этой баллады, но, увидев, как оживились женские лица в зале, кивнула, разрешив начать исполнение.

Под звуки приятной мелодии прозвучало начало повести о двух любовниках:

«Твое дыхание – весенний ветер,

Слезы – соль моря.

Мысли твои – облака,