В каждом предложении она делает ударение на какое-нибудь слово. Я фыркаю, чтобы не рассмеяться, а у коридорного красавчика начинается подозрительный приступ кашля.

– Но я скучала по тебе. Разве ты не получал мои письма?

– Хм, нет. Вероятно, ты перепутала адрес. Смотри, – он подталкивает меня. – Скоро наша очередь.

Этьен поворачивается к Аманде спиной, и та обменивается хмурыми взглядами с подругой.

– Время для первого урока. Завтрак здесь простой и в основном состоит из хлебных изделий, самое известное из которых, разумеется, круассаны. Это значит никакой колбасы или омлета.

– А бекон? – с надеждой спрашиваю я.

– Точно нет, – смеется он. – Второй урок, слова на доске. Слушай внимательно и повторяй за мной. Granol, – я щурюсь, в то время как он, наоборот, притворно изображает невинный вид с широко распахнутыми глазами. – Это значит «гранола». А что насчет этого? Yaourt?

– Ох, даже не знаю. Йогурт?

– Естественно! Ты уверена, что никогда не жила во Франции?

– Ха-ха. Чертовски смешно.

Он улыбается.

– А, понятно. Знаешь меня меньше суток и уже дразнишь из-за акцента. Что дальше? Не хочешь обсудить мои волосы? Рост? Мои штаны?

Штаны. Действительно.

Француз за прилавком кашляет, чтобы привлечь наше внимание. Простите, шеф Пьер. Меня немного отвлек этот англо-французский образец американского парня, который как раз задает вопрос:

– Йогурт с гранолой и медом, яйца всмятку или груши на булочке бриошь? Понятия не имею, что это за булочка.

– Йогурт, – быстро выбираю я.

Мой спутник озвучивает наши заказы на идеальном французском. По крайней мере, для моих девственных ушей он звучит идеально, да и морщинки на лице шеф-повара тут же разглаживаются. Он перестает хмуриться и добавляет гранолу с медом в мой йогурт. Перед тем как отдать блюдо, он еще бросает сверху несколько ягод черники.

– Merci, мсье Бутен.

Я хватаю наш поднос.

– И никакого печенья «Pop-Tarts»? Или хотя бы шоколадных шариков? Я, кажется, совсем разочарована.

– «Pop-Tarts» по вторникам, вафли по средам, но ты никогда не получишь тут шоколадных шариков. Вместо них по пятницам придется довольствоваться кукурузными цветными колечками «Froot Loops».

– Для британца ты слишком много знаешь об американской вредной еде.

– Апельсиновый сок? Грейпфрут? Клюква?

Я указываю на апельсиновый, и коридорный красавчик вытаскивает пару бутылок.

– Я не британец, а американец.

Я улыбаюсь.

– Ну конечно.

– Правда. Ты разве не знаешь, что для того, чтобы поступить в ШАП, нужно быть американцем?

– ШАП?

– Школа Америки в Париже, – объясняет он. – ШАП.

Прекрасно. Звучит как какая-то секта.

Мы встаем в очередь, чтобы оплатить заказ, и я удивляюсь, насколько эффективно работает система. В моей старой школе каждый стремился прорваться вперед, чем невероятно злил сотрудниц за кассами, здесь же все терпеливо ждут своей очереди. Я оборачиваюсь как раз вовремя, чтобы заметить, как взгляд моего спутника скользит вверх-вниз по моему телу. У меня перехватывает дыхание. Красавчик меня рассматривает. И он не знает, что я его подловила.

– Моя мама американка, – продолжает он. – Отец француз. Я родился в Сан-Франциско, но вырос в Лондоне.

Каким-то чудом мне удается ответить.

– Воистину международное дитя.

Он разражается смехом.

– Верно. Я не позер, как остальные.

Я уже собираюсь поддразнить его, когда вспоминаю один нюанс: у него есть девушка. Нечто злорадное вонзается в мой мозг, заставляя прокрутить в голове вчерашний разговор с Мередит. Пора сменить тему.

– Как твое настоящее имя? Вчера вечером ты представился как…

– Сент-Клэр – фамилия. Этьен – имя.

– Этьен Сент-Клэр, – пытаюсь произнести на его манер, с акцентом и блеском.