– На сколько человек будем брать? – Мур подхватил идею на лету.

– Я думаю, все сходим, – веско ответил Удовиченко. – Попариться нормально все одно не получится, а вот помыться с дороги не помешает. Две недели почти в пути как-никак.

Поискав глазами давешнего «распорядителя по развлечениям», я обнаружил его все на той же лавке в углу двора. Я поманил его пальцем. Воронок заметил и быстро, чуть ли не бегом, приблизился:

– Что надумали, гости дорогие?

– Баню. На… – я на мгновение задумался, – двенадцать человек. Через час будет готова?

– Будет! – не поколебавшись ни секунды, ответил местный.

– Сколько? – через губу, поддерживая образ крутого бизнесмена, спросил полковник.

– Сотню «семерки», – мне показалось, что еще немного, и Воронок зажмурится от собственной наглости.

Удовиченко извлек из кармана массивную металлическую коробку размером примерно с ладонь, открыл ее и вытащил оттуда… сигарету. Ловким движением отправив ее в рот, он устремил, нет, скорее – воткнул жесткий взгляд в местного. На пару секунд установилась тяжелая, вязкая тишина. Воронок замер, как будто завороженный кролик перед удавом. Сам я, конечно, никогда удава не видел, равно как и того, как он кого-то гипнотизирует, но при виде этой сцены мне на ум пришло именно такое, книжное, сравнение. Внезапно капитан Верстаков протянул вперед руку и щелкнул зажигалкой. От этого звука Воронок чуть не подпрыгнул!

«Похоже, что сценка-то отрепетированная…» – отметил я, продолжая наблюдать за развитием событий.

Полковник прикурил, затем резко выдохнув, выпустил струю дыма точно в лицо оторопевшему бредуну.

– Полтинника с тебя довольно будет! – и, не говоря больше не слова, гость с далекого Юга отправился внутрь.

Внутренним убранством «Хризантема» недалеко ушла от древней столовой. Сам я, конечно, в таких не питался, но от более старших Следопытов, успевших до Тьмы походить в школу, наслышан о довоенном быте неплохо. Большой, примерно двадцать на двадцать метров, зал скудно освещался десятком масляных ламп, развешанных по кронштейнам на стенах, и только у длинного металлического прилавка, отгораживающего его дальний конец, светились плафоны двух электрических фонарей.

По залу беспорядочно были разбросаны столы на металлических ножках, со столешницами, покрытыми когда-то белым пластиком. На стенах через неравномерные промежутки висели какие-то произведения то ли живописи, то ли плакатного искусства, но в полумраке разобрать, что именно, было сложно. Может, это вообще стенгазеты были или указы местных правителей… Не сказать, что в заведении наблюдался аншлаг – полтора десятка человек терялись в немаленьком помещении.

Слева от входа на небольшом помосте по-турецки сидел пожилой мужчина. Рядом я заметил гитару.

– Репертуарчик здесь, надо полагать, еще тот, – негромко сказал Тушканчик, также оглядывая зал.

Удовиченко со своими уже прошел к большому столу у окна, и здоровяк Седов уже что-то втолковывал местному халдею.

Пока мы пробирались между столиками, остальные посетители молча провожали меня с Иваном внимательными взглядами.

– Я взял на себя смелость заказать и на вас, – негромко сказал полковник, когда мы уселись. – Надеюсь, что пиво вы пьете.

– Сергеич, если честно, то здешнее пиво я бы пить не стал.

– Гриша, – кивнул Удовиченко в сторону Седова, – поспрошал здешнего полового и тот нас клятвенно заверил, что пиво только вчера привезли из Калуги.

– Накололи вас, товарищ полковник, причем жестоко. Видать, по выговору догадался халдей.

– То есть? – не понял «черезвычайный и тайный посол».

– Калуга отсюда почти в полутора сотнях километров, и дорога к ней мимо Обнинска проходит…