Отделка помещения или неплохо сохранилась, или же ремонтировалась время от времени. Даже мебель не производила впечатления собранной с миру по нитке. И пара диванов и кресла были частью одного гарнитура, что само по себе удивительно. И для места, и, что уж там жеманничать, времени. В первые годы после Беды многие как раз мебелью дома и топили. До леса или поленницы еще дойти надо, а шкаф или диван вот они – рядом. Да и мы в Люберцах тоже не скромничали, но там все-таки город и с дровами во много раз хуже.

По многолетней привычке я первым делом осмотрел все помещение и задвинул щеколду на двери запасного выхода – не хватало еще, чтобы кто-нибудь «вошел без стука, стрельнул без звука».

– Заноза, ты за собой какой ствол застолбишь? – спросил меня Верстаков, выгружавший из большой спортивной сумки свой арсенал.

«Лучше быть живым параноиком, чем мертвым альтруистом!» – похоже, капитан руководствовался именно этой поговоркой, отправляясь в баню помыться.

На невысоком, «журнальном», как в старину говорили, столике уже лежали две «ксюхи» [20] с магазинами и непривычного вида пистолет-пулемет со складным проволочным прикладом, цевьем, выполненным вместе со ствольной коробкой и пистолетной рукояткой из пластика, и куцым магазином.

– Это что за зверь такой? – спросил я у капитана, присоединявшего магазин к потертому «бизону» [21], кстати весьма популярному у многих бережливых Следопытов в силу дешевизны применяемых патронов.

– Это? – Он откинул приклад и положил готовый к бою ствол на стол. – Это «Шипка» [22] болгарская. Так себе машинка, но для разборок в бане сойдет. Нам как раз партию привезли, вот и взяли на всякий случай. Дать?

– Нет, я с чем-нибудь привычным потанцую, – и я сграбастал со стола укороченный «Калашников». – А еще лучше, капитан, если ты сейчас сплюнешь три раза через левое плечо, и все эти железяки нам сегодня не пригодятся!

– Верно, – и, к моему удивлению, Верстаков действительно выполнил мое шутливое пожелание.

– Раз, раз, поддайте там! – ожила лежавшая на столе рация.

– Ждем, готовы. Если что – кроем, – спокойно ответил капитан и, отпустив тангенту, громко предупредил всех остальных, кто находился в здании: – Всем внимание! Наши на подходе. Контроль пространства!

Подход к помывке как к боевой операции мог бы показаться странным, если бы вскоре после ужина ко мне и Удовиченко не подошел Говорун и не сообщил, что, похоже, накаты в столовой были не просто так и кто-то из местных явно замыслил если и не недоброе, то странное как минимум. Об этом ему сообщил один из старых знакомцев, с которым он пересекся вскоре после стычки с бандой Самоеда. И решили мы, по меткому выражению полковника, «тереть друг другу спинки в состоянии полной боевой готовности». Но отменять поход в баню не стали из конспиративных соображений, и сейчас на чердаке бани с комфортом расположился тот самый неразговорчивый снайпер, что ехал в моей машине. И ствол у него, заслуживающий всяческого уважения, – не что-нибудь, а «Винторез» [23]. Его антипод – говорливый прапорщик Коля обживал сейчас местный погреб.

Но наши треволнения оказались напрасными – четверка в составе полковника, Саламандра, Говоруна и старлея Малченко добралась до места назначения без приключений.

За старшего в лагере остался Тушканчик, да и просто опытного народу там хватало, так что за сохранность наших транспортных средств ни я, ни Удовиченко не опасались. К тому же даже у бредунов существовали свои неписаные, но довольно строго соблюдаемые правила, например – на стоянках они не грабили. Точнее, не то чтобы совсем не грабили, но нападение на табор или караван, разделивший с тобой одно место стоянки, считалось делом бесчестным, на которое могут пойти только полные отморозки.