– Ну, что ж, Владимир Алексеевич, как говорится, хозяин – барин. Какие-то распоряжения, пожелания?
– Позже, Михаил Иванович. Хотя, я хотел бы взглянуть на геологическую карту города и особенно на линии водоснабжения и канализации.
– Это есть в вашем компьютере, в бывшем компьютере Лёши.
– Как? Прямо вот в этом?
– Папка в Документах «Ножик». В ней папки «Гидра» и «Аква-room».
Молодой Хозяин усмехнулся.
– У папы было развито воображение.
– Да, этого у него было не отнять. Распечатанные карты в масштабе вон там, за шкафом. Вам нужны карты «ВС-19-48-2000» и «К-20-01-2000».
– Вы помните всё наизусть? – прищурился Молодой Хозяин.
– Это моя работа. И потом, я часто бывал в этом кабинете.
– И впредь будете бывать. До встречи, Михаил Иванович.
– Удачи в работе, Владимир Алексеевич.
Мужчины поднялись и пожали друг другу руки.
– Похороны завтра в полдень. Я проведу всё в кафе напротив.
– Много народа?
– Да. В доме тесно будет.
– До завтра.
– До завтра.
Выйдя в приёмную, втянул воздух раздувшимися от ярости ноздрями.
– Ты чего мне не сказал про Лёшку?! – напустился на старого друга.
– Не велено было, – отрезал Главный Распорядитель.
– Как он умер?!
– Ты сам видишь, Миша, – неожиданно.
– Моисей Израилевич, – окликнула секретарша, положив трубку телефона внутренней связи, – Вас Владимир Алексеевич вызывает.
– Иду!
– И что? Побежишь? – спросил Зодчий.
– Пойду.
– С ним работать будешь?
– А ты нет? – словно с недоверием спросил Главный Распорядитель.
– А я ещё посмотрю!
– Не ершись, Миша. Кому ещё ты нужен-то? А с ним работать интереснее будет. Опаснее, но интереснее, вот поверь мне!
– Что я, сумасшедший, что ли? Ты же знаешь наше правило: «Первого апреля никому не верю, у меня всё время…»
– «Первое апреля», – закончил Главный Распорядитель, – ладно, сам смотри.
Пожилые мужчины переглянулись и кивнули друг другу.
Главный Распорядитель, изменив наклон тела, вошёл в кабинет, а Зодчий, распрямив плечи, крейсером выплыл из приёмной, в которой его сегодня впервые за двадцать пять лет принял не тот Хозяин…
***
Как сложно бывает порой собрать обычную дорожную сумку, особенно, если не собираешься возвращаться туда, откуда уезжаешь. Что взять с собой кроме набора одежды и гигиенических принадлежностей? Фотографии, книги, диски? Игрушку, сувенир – вещь кого-то дорогого и близкого?
Единственное, что Настя с рождения помнила в доме, были старинные напольные часы, почти с неё ростом, стоящие в кабинете отца.
В сумку их не сложить, конечно, но у неё было несколько снимков, где её сфотографировали возле них – видимо, отец тоже любил их, раз фотографировал около них дочь. Она взяла фотографии отца и матери и свою – с напольными часами. Сунула было в сумку медведя, но потом передумала и оставила его на кровати: сбегать так сбегать, нечего тащить за собой закончившееся детство…
Михаил Иванович вошёл в дом, с порога рванув с шеи галстук и сбросив туфли, протопал на кухню и глотнул воды прямо из чайника.
– Насть! Настёна!
Швырнув пиджак вслед за галстуком, поднялся в комнату дочери, распахнув дверь. Большой белый лист чайкой взлетел и снова опустился на покрывало…
Глава 2. На взлётной полосе
Если беспорядок на столе означает беспорядок в голове,
то что же тогда означает пустой стол?
Альберт Эйнштейн
– Не в курсе, зачем меня Хозяин вызвал? – спросил Зодчий Главного Распорядителя.
– В курсе. На экскурсию поедете, так что ботиночки смени, пижон старый, вон там, в тумбочке, я твои старые держу, прорабовские.
Михаил Иванович кивнул и молча быстро переобулся. Потом, осторожно оглянувшись на секретаршу, заглянул в кабинет Хозяина. Его там не было, и он просочился внутрь, не понимая до конца, зачем, он это делает. Этот кабинет не сильно изменился с тех пор, как сменился хозяин. Та же тяжеловесная мрачная дорогая классическая мебель. Тот же компьютер и часы на стене. Те же шторы на окнах. А вот стол изменился. С него исчезли дорогая подставка для часов и ручек, телефон, стопки бумаг в лотке, дешёвая и довольно вульгарная статуэтка жареного петуха, новогодний «прикол», и фото двух маленьких мальчишек – в коляске и на трёхколёсном велосипеде. Столешница была пустой и ровной и казалась поэтому огромной, почти бескрайней.