– Майка хорошо под глаза подходит, – улыбаюсь я и берусь за газету. – А что там?

– Ну, я всегда покупаю, когда что-то про мою футбольную команду пишут.

– А что здесь написано?

– Написано, что мы агрессивно вошли на рынок, дорого перекупаем футболистов, не считаемся с футбольным сообществом.

В заголовке известной английской газеты я действительно узнаю название команды Романовича. И вот тут меня прорывает. То ли виновата бумага известного печатного издания, которую трогают мои пальцы. То ли берет верх желание наконец-то раз и навсегда обозначить границу между мной и той «цыганкой», которая нехотя отчалила от моего стола. Но я заговорила. Сказать, что потом я бессчетное количество раз об этом пожалела, – не сказать ничего. С другой стороны, иначе и быть не могло. Я всю жизнь говорю правду тем, кому я нравлюсь, а уж тем более тем, кого люблю. Хочу, чтобы они знали, с кем имеют дело. Потому что имеют на это право. Потому что я неплохой человек и не стыжусь своих поступков и решений. И хочу, чтобы это поняли те, с кем мне хотелось бы остаться рядом.

– Ты знаешь, что я довольно известный журналист? Я пишу в газету «Ъ» светскую хронику.

Мне показалось? Но неожиданно вокруг все потемнело. Солнечный жаркий день вдруг прикрыло огромной холодной тучей. Плещущийся внизу океан стал черным и угрожающим. Приветливые голубые глаза напротив тоже потемнели и стали холодными… как лед. Аарон откинулся на спинку стула:

– Жень, иди сюда, быстро!

Полноватый блондин Евгений Катков, только что мило ворковавший с «цыганкой» за соседним столом, вырос у нашего за секунду.

– Слушаюсь. – Он картинно приставляет к голове руку, на манер солдата, отдающего честь.

– Быстро распечатай статьи Марьяны Пименовой и сюда с ними бегом. – Голос Аарона стал тихим и давящим.

Я еще не понимала, что наделала:

– Бросите в океан? – Я почувствовала себя чуть-чуть Зоей Космодемьянской в лапах немецко-фашистских захватчиков, но с поправкой на командира, который от меня просто без ума.

– Нет, не бросим, разберемся вначале.

– Или устроите групповое изнасилование. – Я вспоминаю свои постельные откровения.

– Размечталась. – Аарон ухмыляется, а уже через секунду в его руках оказываются распечатки моих статей. Я с гордостью на них поглядываю. – Будешь читать? Тогда вслух! – протягивает он их мне.

– Это моя последняя в «Ъ»: «Самых красивых пересчитали». А это про тебя в «Известиях», где футболисту Шевченко в Милане звезду вручали.

– А, это там, где ты написала, что я оглянулся на моделей, которые там какой-то показ мехов делали? Моя жена еще мне это все вслух зачитывала… Семейный завтрак из-за этого сразу не задался.

– Да. Ну, мне просто надо было что-то написать, вот я сказала, что оглянулся.

– Но ведь я даже не понял тогда, что это показ…

– А меня ты не помнишь, я там была в длинном леопардовом платье, с красными губами? Я на этом приеме самая красивая была…

– Ты знаешь, столько людей вокруг все время, я иногда не вижу. – Аарон виновато смотрит мне в глаза, и впервые со времени моего признания его взгляд чуть смягчается.

– Мы еще тогда за вами в отель поехали, хотели послушать, о чем вы говорили с Шевченко и его другом в лобби-баре. И нам показалось, что речь шла о договорных матчах. Я прямо это слово слышала.

– Мы ни о чем таком не говорили. Договорные матчи запрещены.

– Вот поэтому я ни словом об этом в заметке не упомянула. Чтобы ни у кого не было проблем. А вот эту послушай, про сто самых красивых людей Москвы, которую я перед отъездом сдала. – Мне очень хотелось, чтобы Аарон оценил мои литературные таланты, мне все еще казалось, что в его глазах они станут моим дополнительным плюсом.