Тимофей с надеждой уставился на ухмыляющегося бандита. Тот потерял много крови. Глаза его от слабости были полуприкрыты. Но громадные челюсти решительно сжаты… И эта ухмылка превосходства… Грим презирал подло покинувшую его удачу. Он рассчитывал только на свой опыт… В себе-то он был уверен.

– Толян! Кончай духариться! Залетай в тачку, и рвем когти!

Грим отдавал последний свой приказ едва слышным голосом. Тимофей не выдержал, и повторил приказ Грима во всю глотку! Толян-Бухарик, дорвавшийся до стрельбы по живым мишеням, даже не оглянулся.

Кровач толкнул Грима в плечо.

– Что дальше, начальник? Ждать, не ждать?

– А ты молоток! Ща я шугану Бухарика… – Грим, морщась от боли, полез из машины…

В суматохе, охватившей аэропорт, когда даже собственное оружие предает почем зря, когда Удача отваливает как последняя дешевка, Грим один оставался уверенным в себе. Он один, в любой момент, знал и будет знать, как уйти от погони, как обмануть Непредвиденные обстоятельства, ломавшие не только планы операции, но и саму жизнь боевиков…

Гангстер подарил жизнь, но вместо радости на Тимофея наваливался еще больший страх. Это был страх страхов, кромешный страх понимания, что судьба, отняла у бандита право распорядиться его жизнью. Отняла и сделала случайного свидетеля перестрелки игрушкой сил более могущественных, – сил Непредвиденных Обстоятельств в лице тех же преследователей банды. Бандиту он еще мог оказать сопротивление, перед силами Непредвиденных Обстоятельств он был абсолютно беспомощен. Сейчас милиции некогда разбираться сообщник ты или не сообщник. Прежде всего, они тоже постараются выжить и сто раз успеют тебя застрелить до того, как разберутся, кто есть кто.

Время они тратили бездарно. Выбравшись из машины, вместо того чтобы накостылять этому упрямцу Толяну, Грим перезарядил револьвер и тоже открыл стрельбу. Наган палил громко и без осечек, словно очнулся и желал смыть с себя недавний позор.

Невозмутимость бандита, с каждым мгновением становившаяся все более нелепой, как ни странно, укрепила Тимофея. Он постепенно приходил в себя. Но из безвременья растерянности, Тимофей возвращался уже совсем другим человеком. Нутро его ощетинилось. Он должен выжить! Да! ДА! Да! Он готов подчиниться бандиту. Кому угодно, даже дьяволу готов подчиниться, любому, кто поведет его за собой к спасению. Вот только Душа… Душа что-то промямлила о каком-то предательстве и отвернулась…

Заядлый стрелок в кожанке получил-таки свой свинец… Выронил тело товарища и сам растянулся поперек проезда… Грим попытался еще раз протиснуться в машину… Он примерялся и так, и эдак, но не только продырявленная нога, все костенеющее тело отказывалась повиноваться. Все его попытки плюхнуться на сиденье были тщетны.

Завыло сразу несколько сирен. Суета в аэропорту усилилась… Наконец. Грим сунулся в машину головой и прорычал:

– Гони!

Тим вспомнил, что движок работает. Это же везение, это же добрый знак! Кровач молниеносно вогнал первую передачу и ударил ногой по педали газа, как по гашетке пулемета!

Рано гангстер отдал приказ к отступлению… Наполовину он оставался снаружи машины. Задрав нос, машиненка прыгнула как молодая лань… Голова угасающего верзилы дернулась. С тоскливым воплем он вывалился из машины, долбанулся об асфальт затылком, картинно раскинул руки и затих, затих, кажется, по-настоящему.

Двигатель захлебнулся. В паническом усердии ступня Тима судорожно вдавливала педаль газа в пол. Вместо того чтобы повернуть ключ зажигания и повторить запуск двигателя, он ударил кулаками по баранке руля, от нетерпения подпрыгнул, продолжая раздавливать педаль газа как зловредное насекомое.