Ну, уж нет! Однажды он уже влип со своим дурацким любопытством. Слишком хорошо помнилась липкость той грязи стыда на лице, что он испытал один-единственный раз, лет пять назад, заглянув в шкатулку Сусанны. Как же он плевался, прочтя полученное Кристиной накануне покаянное “любовное” послание от друга юности, от Севы, ныне бармена в ресторане Минск… Именно послание, выспреннее, развязное… Это был первый случай, когда он вплотную озадачил себя подозрением, а не трахалась ли его родная Суси, его милая Соничка, как называл он ее в ласковые минуты, а не трахалась ли его женка до замужества еще с кем. Нет уж…

Воспоминание о жене, наверняка, психующей сейчас дома, в полной неизвестности, не воодушевило. Поди, обзванивает аэропорты и морги… Обиделась. Долго будет помнить, лапочка моя… Ревнует, любовь моя темпераментная…

Стало совсем тоскливо… Он не заметил даже, что сжигает последнюю сигарету, последнюю радость голодного бродяги… За болотом мягко громыхнуло. Пройдет дождь, и без трактора отсюда не вырвешься.

А в машине барином возлежал виновник всех его бед.

Не может быть, чтобы этот амбал, мать его ети, этот Грим, кого как зайца гоняют изо дня в день такие же, как он сам лиходеи, да не имел в заначке курева. Хоть пачка да должна заваляться… На черный день… Должна! Должна! Должна заваляться если не пачка, то хотя бы одна сигарета! Обязана заваляться и все тут!

Уже через час Кровач бурно сходил с ума от тоски по куреву. Он повторял слово "должна" как заклинание. Он заклинал чемодан, как шаман заклинает для охотника удачу, для женщины – благополучные роды. Он заклинал чемодан забеременеть хотя бы одной сигаретой… И дозаклинался до того, что поверил в свою идиотскую выдумку о табачных запасах сыгравшего в ящик бандита…

Насмешливо над собою похохатывая, Кровач включил ближний свет и по-о-о-лез за чемоданом, готовый слабонервно разрыдаться от неизбежного разочарования… Замок чемодана оказался – ни фига себе! Острого в машине не водилось. Монтировка, ну еще полдесятка рожковых ключей…

Монтировкой Кровач вырвал замок ”с мясом”… Брезгливо откинул крышку вместилища чужих секретов. Так и есть! Засаленная тельняшка… Куда ее?… В костер! Скатанный рулончиком пестрый галстук… В костер! Папочка кожаная… Ах, пижон! В костер! Махровый бежевый халат… И сверху – банка!.. Сардины… Издевательство какое-то… Плохо заклинал необъятное чрево… Гора родила мышь…

Бережно отложив сардины, Тим потянулся к халату… Уж очень тщательно подоткнут по краям. Что же так заботливо он пытается скрыть?.. Спорю на дюжину шампанского, – предложил он, наглея, Провидению! – Под халатом ты приготовило несколько блоков контрабандных сигарет! Нет! Гаванских сигар!.. Даже дотрагиваться страшно, так близок конец мучениям!

Пробудившийся интерес к чемодану увял сразу, едва он сдернул халат… В плотно уложенных картонных коробочках… Нет! Будь я проклят! Жизни мне нет!.. В продолговатых коробочках находились бруски редкоземельного элемента Германия…

И это все? И за это барахло я рисковал жизнью?

Осыпая чемодан самым грязным матом, Кровач швырнул брюхатого в костер… Мужественному решению грешника, явно сулившему возврат к нормальной честной жизни, (если хорошенько вымарать налипшее сегодня пятнышко позора), костер отсалютовал фейерверком искр… Но тут же зачадил, завонял паленой кожей, зашкворчал и стал гаснуть…

Вне себя от ярости, Тимофей набросился с монтировкой на жестянку консервов. Он наносил мстительные удары с остервенением. Он вершил отмщение всем, всем, кто заочно посмеялся сегодня над ним…

Он сплющил банку с боков, он раскатал ее в блин – и все бестолку. Манна небесная, фальсифицированная консервами, с небес не осыпалась. Только распластав лунно улыбающийся жестяной блин на матером корневище ели, он пронзил его монтировкой насмерть. Брызнула серая кашица…