– Короче, – сказал Гринго, – у меня большие планы на ночь.

– Желаю удачи. С нетерпением жду рассказа о подвигах. А я, пожалуй, пропущу пару бокальчиков и пойду спать.

– Хочешь, сделаем ставки?

– Нет уж, сержант. У меня хватает ума не играть с тобой в азартные игры.

Детектив-инспектор Финтан О’Рурк стоял у входа в отель «Берлингтон», кутаясь в пальто. Мужчина и женщина средних лет – она в вечернем платье, несомненно дорогом, и он в обязательном смокинге – злобно шипели друг на друга с такой страстью, которая привлекает к себе больше внимания, чем любые крики. Детектив-инспектор О’Рурк держался в сторонке, делая вид, будто ничего не замечает.

– Может, хватит унижать меня, Дирвла?

– Что? Это я-то унижаю? Вот так номер! Да как ты смеешь?

– Господи, тебе вообще нельзя пить!

– Ну да, конечно! Теперь я во всем виновата! Какое это имеет отношение к тому, что ты скакал козлом перед той шалавой, как влюбленный подросток? Ты был жалок!

– Мы можем хотя бы не обсуждать это здесь?

– Мы можем обсудить это в суде. Пусть забирает тебя, если хочет, потому что с меня уже хватит!

– Прошу прощения…

Мужчина и женщина умолкли, когда в главных дверях показалась характерная фигура Гарета Фергюсона с пачкой сигар «Веллингтон» в руке.

Мужчина улыбнулся.

– Комиссар…

Фергюсон кивнул в ответ.

– Уже уезжаете, советник?

– Да, жене что-то нездоровится.

Женщина энергично покивала.

– Печально слышать. Желаю благополучно добраться до дома, Дирвла.

Подъехало такси.

– Спасибо, комиссар.

Мужчина открыл дверь машины и помог жене сесть.

– Я немного задержусь, дорогая, береги себя.

– Увидимся дома, дорогой.

Договорив, она уехала прочь – навстречу приступу тихого отчаяния в компании с бутылкой джина.

Ее муж улыбнулся комиссару Фергюсону, который уже стоял возле О’Рурка, попыхивая сигарой. Он явно хотел присоединиться к ним, но комиссар встретил его порыв простым покачиванием головы, и тому пришлось пройти обратно через парадную дверь отеля.

Комиссар Гарет Фергюсон являлся видным мужчиной, обладающим внушительной фигурой. Будучи ростом почти два метра, он был настолько огромен в обхвате, что производил впечатление, сходное с тем, которое обычно вызывает тяжелое артиллерийское орудие. Когда он пребывал не в духе, его голос грохотал так, что раскаты грома были слышны двумя этажами ниже, а от прямого его взгляда мог расплакаться даже взрослый мужчина. Швейцар у входа, жавшийся за спиной О’Рурка, чтобы не оказаться в зоне взрыва семейной ссоры, теперь заметил, что на него пристально смотрит маломощная версия Фергюсона, и поспешил немедленно отойти.

Комиссар глубоко затянулся сигарой, затем выпустил дым в воздух.

– О’Рурк.

– Да, комиссар?

– Слышал, недавно вы пробежали очередной марафон?

– Да. Спасибо, сэр.

– Это был не комплимент и не поздравление.

Фергюсон бросил на О’Рурка такой взгляд, что тот почувствовал себя последней сосиской в мясной лавке.

– Знаете, – продолжил Фергюсон, – многие считают меня властным человеком. Человеком, умеющим вселять страх в души преступников и полицейских, когда того требует необходимость.

О’Рурк нервно переступил с ноги на ногу.

– Да, сэр.

– Вам не кажется, что если бы преступное сообщество этой страны узнало о том, что моя жена запрещает мне курить в любых зданиях, где она находится, это оказало бы неуместно положительное влияние на их моральный дух?

– Ну, я…

– Поймите правильно, – перебил Фергюсон, – я не имею в виду комнаты, я имею в виду здания. В этом отеле в данную минуту находится примерно тысяча человек. Многие из них курят, почти все пьют, не говоря уже о том, что бубнят друг другу всякую чушь, и – по крайней мере, в случае одного видного министра, чье имя я не буду называть, – пердят за обедом из пяти блюд так, как не пердит и стадо нервных телок на бойне! Однако, чтобы насладиться одной из моих немногих радостей, я должен выходить на улицу. Явная несправедливость раздражает.