До поры, происходящее казалось праздничным и веселым, но почему-то с каждым годом выглядело все мрачнее. Сейчас  понимаю, что так происходило  из-за того, что много раз видели как парадное, лицо демонстрации, бодро улыбающееся перед  трибуной, повернув  на улицу, превращалось в мало приятную, субстанцию. Кто то говорил, что после финиша всегда так, особенно если ничего не выиграл.

 Мутации происходили почти всегда после прохождения колоннами официальных трибун и если взглянуть в глаза демонстрантов, то заметны  следы мысленного ритуального прикосновения  к холодному остову, а точнее к чугунным башмакам, памятника  и внутренней готовности к жертвоприношению. «Живите так всегда! Мне приятно! –  говорил Ильич. – Но не забудьте, я высоко и, далеко и вообще я монстр, который если что, отгрызет вам головы.» Шли быстро, почти как зеки на прогулке, но в отличие от них  пока еще улыбались. Мы хозяева!  Мы дети  Октября! Скоро на Марс! А пока трудимся на благо Родины!

Пролетарии всех стран соединяйтесь! Маршируем,  под крики «ура», пси-ходелия, оркестры, делегации, транспаранты, флаги, механизмы, переделанные, в нечто и задрапированные грузовики как танки и автобусы как аэробусы. Режиссура  парторгов. Их звездный час, а что делать дальше они не знают, такую глыбу за железным занавесом удержать все трудней, как выросшее дитя в детской кроватке.

Бессильные и безутешные оборотни, не дожидаясь полуночи и полнолуния – как то безутешно торопливо преображались прямо здесь, у истоков улицы Интернациональной. Видя, это из года в год мы  уже ничему не удивлялись.  Хотя мастодонтные декорации все еще притягивали внимание, но все слабже.  А загадочные силы будили  интерес, но все меньше.

 Мы  спокойно смотрели  на них, а они на нас, безошибочно подмечая, что за техника прячется под очередной драпировкой и так же лихо наказывали тех, кто зазевался и оставил мат часть без присмотра. В ту же секунду, оставленное  волоклось  в закрома и пряталось.

Самым желанным был флаг. Взятие флага – это в нас  замешано на живой пролетарской крови. Во лбу кокарда, в руках красные стяги. Добыть его – это высший пилотаж никому не нужного воровства. Хотя и знали, что не пригодится, но тащили  под копье или еще под что. Воздушные шары уже в комнату не лезли, а нам все надо, и несли для того чтоб потом лопнуть или отпустить в небо и смотреть как уменьшаясь улетают. Зачем? Для чего? Родители все равно  выкинут. А вот для того, чтоб сказать- Это мое!-. И тащили, кто больше, начинающие маленькие хапужки.

Игры воздушных шариков. Полно, разноцветных, круглых, волнистых, грушевидных и реальность как то размягчалась, как сухарь в горячем супе. И подобно им, округлялась и  обрезинивалась.  А пока еще день и вокруг, много людей, хотящих в туалет, но везде перекрыто, и их дети кричат, а мужчины покачиваются и ломают ворота. Пятая волна, десятая, двадцатая.  Держим осаду, упираемся, и вот кажется сдержано. Можно расслабиться, но как раз в тот момент кое-кто мускулистый  прорвался и  наследил за сараями. Эх жаль собак увели и наш вдохновитель дядя Рома тоже ушел с ними, вот и прорвались.

Старики и малыши, помалкиваем. Но все же в общем удалось сдержать напор! Защитники  ликуют. Подумаешь, один уголок. Там все равно ничейные сараи, гниющие доски, да и мы  там не раз ходили, когда не хотелось бежать домой.

Наша Троя, устояла. Дальше понимаешь, что хуже, осады, только свои же пьяные родители, пришедшие с демонстрации в недухах. Еще хуже, если пьянка продолжается.

Костюмы, и, белые рубашки с запонками, начищенные туфли становятся совсем ни при чем, когда ждешь длинную ночь. Острую как битое стекло, разлетевшееся по полу. Хлопанье дверьми. Осыпанная штукатурка. Шум, гам,  и слезы.