– А как вы сами считаете, миссис Кэди Стэнтон? – спросил доктор, затягиваясь.

– Я считаю, что ни одна женщина не является в этот мир с желанием делать что-либо иное, кроме того, что назначила ей природа – а именно, творить и взращивать. Духовным озарением, священной силой созидания наделена каждая женщина по праву родоначальницы человечества. И если эта сила извращена, то можете быть уверены – где-то здесь приложил руку мужчина.

– Ваши слова звучат убедительно, – ответил доктор, – однако идеи, заложенные в них, я нахожу несколько… затруднительными. Разве женщины относятся к отдельному биологическому виду, неподвластному эмоциям, движущим другими людьми?

– Нет, они им подвластны, доктор. Вовсе нет. По сути, эмоции эти трогают их гораздо глубже. А также – порождающие их причины. Корни чего, я думаю, уходят намного глубже, чем даже такой образованный и прогрессивный человек, как вы, доктор, может себе представить.

– Вы полагаете?

Миссис Кэди Стэнтон кивнула, коснувшись при этом своих седых локонов жестом, свойственным обычным женщинам, но – что странно для дамы ее возраста и воззрений – нимало не смутившись мимолетным кокетством.

– Я согласна с некоторыми вашими работами, доктор. Фактически с большинством. Единственная ваша проблема, насколько я могу судить, заключается в том, что вы недостаточно развиваете понятие о своем контексте. – Она властным жестом возложила руки на трость. – Что вы думаете о влиянии пренатального периода на формирование личности?

– Ах да, – отозвался доктор. – Ваша излюбленная тема.

– Так вы оспариваете?

– Миссис Кэди Стэнтон… помимо воздействия, оказываемого физическим состоянием организма, не обнаружено клинических подтверждений тому, что мать обладает каким-либо формирующим влиянием на вынашиваемый плод.

– Ошибаетесь, сэр! Большей ошибки вы и допустить не могли. Все девять месяцев предродового периода каждая мысль, каждое чувство матери, а не только телесные проявления, разделяются и впитываются податливой жизнью, растущей внутри нее!

Тут доктор начал походить на генерала Кастера в тот миг, когда ему доложили, что число индейцев в округе несколько превышает первоначальные ожидания16. Миссис Кэди Стэнтон удалось втянуть его куда глубже в дискуссию, сперва представлявшуюся ему приятной забавой, однако быстро переросшей в полномасштабные дебаты. Минут через десять я вовсе перестал соображать, о чем идет речь, – главным образом потому, что не особенно следил за ней: мне куда больше хотелось взглянуть, чего добились остальные три женщины. Поэтому убедившись, что никто вроде не смотрит, я соскользнул с подоконника и вдоль стенки переполз в дальний угол, где зарождался набросок. Подойдя ближе, я разобрал, что говорила художнице сеньора Линарес.

– Нет… нет, подбородок был менее… меньше выступал. И губы потоньше… да, вот так…

– Понимаю, – отвечала мисс Бо, сосредоточив лучистый взгляд на раскрытом перед нею большом альбоме. – В целом, значит, вы бы сказали, что лицо ее скорее ближе к англосаксонскому типу, нежели к латиноамериканскому. Так?

Сеньора Линарес задумалась, после чего кивнула.

– С этой точки зрения я ее не рассматривала, но… да – она была похожа на типичную американку, таких можно встретить где-нибудь в старых районах страны, к примеру, в Новой Англии.

Я подвинулся к локтю мисс Говард и взглянул на рисунок. Изображение по-прежнему оставалось неуловимым, подобно картинам Пинки, однако местами карандашу мисс Бо удался более четкий, уверенный штрих. Обретавшее очертания лицо, как и рассказывала сеньора, было костлявым, резким – не отталкивающим, но жестким, такие можно видеть в фермерском городке где-нибудь в Массачусетсе или Коннектикуте.