Но всё равно мне было дико скучно.

Прогулка до помойки казалось мне приключением дня. Я медленно скатывалась в дневное пьянство на балконе и лежание на диване с планшетом.

Моему любимому Антошке повезло больше. У него был рабочий пропуск. Он работал на предприятии, чья деятельность жизненно необходима большому городу. Я каждое утро кормила его горячим завтраком, провожала до двери, целовала и желала удачного дня. Он садился в машину и уезжал.

Мне так хотелось уехать вместе с ним, спрятаться на заднем сидение, уменьшиться в размерах, врасти в его кожу, стать невидимкой, наконец. Но… нельзя.

Вечером я – в маленьком чёрном платье, ждала его с новым кулинарным шедевром и зажженными свечами.

– Вы должны срочно приехать в городскую больницу, – сообщил мне уставший голос врача. – Ваш муж попал в аварию.

– Что с ним?! Что с Антоном? – спросила я с ужасом.

– Он пока жив. Приезжайте, – ответил врач, и я услышала короткие гудки.

Я вызвала такси и умоляла таксиста ехать, как можно быстрее. Лишь бы успеть. Лишь бы увидеть его живым. Пробок не было, но я всё равно опоздала. Я это сразу поняла.

– Крепитесь, – сказал мне врач тем же уставшим голосом и ушёл в операционную.

Его можно было понять. Работы у врачей хватало.

– Нук, ты не горюй сильнот. Ишь, сырость развела.

Я подняла лицо, мокрое от слёз. Передо мной стояла старенькая медсестра.

– Твой-то хоть и безработный был, но видать, крепко тебя любил. Ага, – старалась подбодрить меня старушка.

– С чего Вы решили, что он безработный… был?

Моё лицо мгновенно высохло.

– Так у него в карманах справка лежала. С этой… с биржи труда.

Я онемела.

– Зато как помирать решил, о тебе думал. Передайте, говорит, что люблю я её, мою Аннушку. И помер. Ага.

Я развернулась и пошла вызывать такси.

При рождении меня назвали славным именем Маргарита.

Аннушкой звали коллегу Антона с его бывшего, как оказалось, предприятия, чья деятельность жизненно необходима большому городу.

Нет, мячики в речку Танечка не роняла. Вообще тема мячиков была не про неё. Танечка любила петь. Голос ангельский. Личико тоже ангельское, в обрамлении золотых локонов.

– Танюша, ты почему плачешь? – спросила мама. – Кто обидел?

– Я больше никогда не буду петь, – еле разобрала женщина сквозь всхлипывания и рыдания.

Мама усадила дочку на колени.

– Это ещё почему? Ты же настоящий талант.

– Светка Тараканова сказала, что я вою, как собака в лунную ночь. И все засмеялись.

– Тебе так важно её мнение?

– Нет.

– Тебе не кажется, что она просто тебе завидует?

– Думаешь? – спросила девочка, вытирая слёзы.

– Подозреваю. Ты, когда поёшь, что чувствуешь?

– Радость! – ответила Танечка.

Голубые глаза сияли счастьем.

– Вот видишь. Ты скоро вырастешь и поймёшь, что люди делятся на два типа: одни делают что-то, радуются и помогают другим, а есть те, которые ничего не умеют, не хотят ничего делать, но всегда готовы критиковать.

– Правда?

– Конечно! Если человек что-то делает, он знает, как это трудно. Такой человек никогда не будет так жестоко комментировать. Промолчит или посоветует, как сделать лучше.

Танечка спрыгнула с маминых колен.

– Я буду петь, мама! Буду!

– А если Светка засмеётся, или Антон, или Владик?

– Всё равно буду.

Сашок встал из-за компа, потянулся – в шее захрустело, почесал небритый подбородок, потом пузо под растянутой майкой с пятном от кетчупа, подтянул несвежие трусы, сходил в ванную, вымыл руки два раза, вернулся, допил остатки холодного кофе и вздохнул. Солнце было ещё высоко, а что делать дальше, он не знал.

Он теперь работал на удалёнке. Впрочем, как и весь офис. Заявок было мало – он за пару часов разобрал почту, созвонился с клиентами, бухгалтерией и складом.