Сергуня вошел в свою комнату, сел на стул и перевел дух.

– Фу, – выдохнул он, – наконец-то я дома. Сейчас все будет хорошо. Будет облегчение, спасение, все в одном флаконе.

«Да, дома, только не у себя, – снова горько подумал он, продолжив: – Ну и что, что не у себя, все мы здесь в гостях». Сергуня встал, подошел к окну. За окном уже наступали сумерки. Он посмотрел в окно, увидел свое отражение. Пошевелил рукой, оно полностью повторило его движение. «А может, это не оно за мной повторяет, а я за ним?» – снова подумал он, после чего отошел от окна, взял гитару, сел на стул, взял аккорд и запел:

Тут Сергуня замолчал. Снова посмотрел в окно, набрал побольше воздуха в легкие и продолжил с припева:

запел он во все горло, продолжая:

Слезы навернулись на глаза. Сергуня не смотрел в окно, он смотрел в стену, которая для него и не была стеной: ее он воспринял как некую дверь в иной мир – мир спасения, где, возможно, и есть его настоящий дом. Он снова ударил по струнам и раскатисто запел, ибо талант, как говорится, не пропьешь:

Тут он перешел к припеву, закатив на всю квартиру:

– Ну, заголосил-то, заголосил! На всю квартиру, – сказала внезапно вошедшая в комнату Нина.

– Так, давай помогай лучше, я тут тебе всего принесла, – сказала она, выставляя на стол тарелки и запечатанную бутылку водки. Увидев водку, Сегуня подпрыгнул на стуле.

– О, это то, что мне надо, – выпалил он, схватив бутылку со стола.

– Э, нет, не спеши, – сказала Нина, – сначала закусим, потом выпьем, а потом более приятными делами займемся, – сказала она, вытаскивая из его рук бутылку и ставя ее на стол.

– Да я только чуть-чуть хотел, для аппетита.

– А, ну если для аппетита, то давай я тебе сама и налью.

Нина открутила крышку, налив Сергуне пятьдесят граммов. Он трясущейся рукой схватил протянутую ему рюмку, прокинув ее содержимое по назначению, одним взмахом руки.

– Фу, хороша… отрава, – сказал он, – а запить-то, запить есть чем?

– На вот, компоту хлебни, – сказала она, протянув ему графин.

Сергуня взял графин и отпил прямо из него.

– Ну, вот теперь все, садись, я пойду хлеба принесу, так что давай не грусти, – сказала Нина и вышла из комнаты.

Сергуня сидел в своей комнате, испытывая чувство большой защищенности, какого-то бомжатского, но все же уюта, глаза его закрывались от усталости и недавно пережитого им отчаяния в метро, его тянуло ко сну. От выпитой водки тепло, разлившееся по телу, сделало свое дело – Сергуня прилег на диван и заснул.

– А вот и я, – сказала Нина, войдя в комнату голая.

– Вот тебе раз! – недоумевая, вымолвила она, увидев уснувшего Сергуню. – Ты чегой-то разлегся?! – крикнула она, толкая его в бок рукой. – А ну, вставай быстро!

Сергуня не шевелился и спал, мирно посапывая.

– Ну, блин, скотина, алкаш, вырубился! Так я и знала, что нельзя было ему наливать даже пятьдесят граммов! Ему и один грамм нельзя! Да пошел ты! – громко сказала она, выйдя из комнаты.

Сергуня приоткрыл один глаз, осмотрелся, увидел, что Нина и вправду ушла. Быстро и тихонько встал, подкрался к столу и осторожно взял со стола бутылку водки. «Так, а теперь быстро, пока ее нет», – подумал он, поднеся бутылку ко рту. Он сделал несколько больших глотков, запил оставленным компотом, и пока его еще не вырубило, спрятал бутылку в рукав своей куртки, после чего отправился спать. Минут через двадцать в комнату вошла заплаканная Нина. Она подошла к столу и обомлела – бутылки водки на столе не было.