Назарий почти не спал в ту ночь. Он слишком быстро повзрослел – хватило одного дня, когда увидел страшное лицо в кровавых, будто вывернутых наружу полосах. И глаза, темно-синие, глубокие, потемневшие от боли. За что, почему? Не было ответа. Назарий не знал, видел ли тот себя в зеркало, но остановившиеся полубезумные глаза этого человека говорили о том, что в его жизни есть что-то более страшное, чем его внешность.

       У Фролыча не было ничего – ни знакомых, ни жилья, ни паспорта. Он выглядел так, будто попал на эту планету по ошибке и сам не знал, что он тут делает. Он говорил очень мало, если вообще говорил своим глухим хриплым голосом, от которого мурашки шли по коже. Его немного подлечили в больнице, но этого было недостаточно. Он медленно умирал и даже не боролся. Отец ждал, пока тот откинется, чтобы продать квартиру – акция сделала свое дело, отшумела и затихла. Больше Фролыч ему не был нужен.

       Назарий это знал. Он часто втихаря от отца брал ключи и уходил в ту квартиру на четвертом этаже. Ему очень хотелось, чтобы Фролыч выжил вопреки всему. Ведь он был еще совсем молодым, но в то же время по-стариковски застылым, обездоленным. И страшная рука, и лицо в шрамах не делали его монстром. Он почти сразу так и представился – Фролыч. Назарию это понравилось. Это прозвище делало страшного, на первый взгляд, человека каким-то домашним и даже милым.

         Назарий подавал ему еду, приносил таз с водой, чтобы тот мог умыться. Сам садился рядом с ним на кровать и подолгу рассказывал обо всем – о школьных делах, маленьких радостях, смешных событиях, про Олега и их нерушимую дружбу, о том, как ему несправедливо поставили двойку… Много всего говорил. Только отца никогда не упоминал, будто его и не существовало.

       В эти минуты он забывал о плохом. Если бы Фролыч спросил, как ему живется, Назарий ни за что бы не рассказал, что не может заснуть от кошмаров, в которых отец орет на него, обзывает последними словами только за то, что он получил четверку по математике вместо пятерки. И, конечно, не сказал бы, что это все происходит не только во сне, а и наяву. Он запихнул в самые недра сознания минуты, когда отец настолько выходил из себя, что хватал ремень или что под руку попадется. Назарий слабо понимал, как он до сих пор остался жив. Может быть, потому, что отец умел вовремя останавливаться: судимость очень бы подпортила его карьеру, а ею он пожертвовать не мог; она и охлаждала его горячую голову. Иногда Назарию казалось, что все это ему снится. А потом он не мог отделить сон от реальности. Да и не очень-то хотел.

       К счастью, Фролыч не спрашивал. Не лез в душу.

    Все события, связанные с отцом, тщательно замалчивались, пока не превратились в тугой комок боли, который Назарий запихивал как можно глубже в себя, чтобы ни словом, ни поступком не намекнуть, что с ним происходит. Он осторожно бесшумно ходил по дому, чтобы лишний раз не напоминать о себе. Ни с кем не откровенничал, кроме Олега, который ему сочувствовал и всячески пытался помочь. А потом неожиданно для себя начал мечтать. Жить в альтернативной реальности оказалось намного приятнее, и там он был полностью свободен от отцовского гнета.

     Назарий приходил в бедно обставленную квартирку на четвертом этаже и вовсю представлял, что это – это дом. А Фролыч – не чужой человек, а самый настоящий папа, сдержанный и мудрый, который никогда не орет и не набрасывается с кулаками. Просто он попал в какую-то передрягу, выбрался из нее героем, правда без руки и со всеми этими шрамами, но ими можно только гордиться – а как же иначе? Назарий хотел проводить здесь все свободное время. Он делал уроки в спокойной обстановке, иногда спрашивая у Фролыча совета, как решить ту или иную задачу. Как оказалось, тот образцово учился в школе и мог помочь по любому предмету.