– Знаешь, звучит, конечно, заманчиво, но горожане пополнят отряды нежити, а мне, кроме книги, нужен ещё и архиепископ со своими знаниями, – заявил Мельхиор.

– Ну, пожалуйста! Ну, оставьте Уислоу в покое! – умоляла девочка, и слёзы её капали на плитку кладбищенской дорожки. – Вы же всегда нападаете на карету за городом! Зачем тащите в трактир? Оставьте деревню! – слетало с её губ, а она боялась саму себя.

Даже вообразить, что она предлагает, было в её понимании недопустимо. Отдать книгу, отдать Имперские секреты архиепископа казалось немыслимым предательством своей веры и страны. Анфиса ненавидела себя за такое предложение, стыдилась, не знала, куда деваться, но обстоятельства толкали на самые отчаянные меры защиты близких. Она пережила столько боли и мучений, а день-кошмар всё повторялся, и не думая отпустить её на тот свет.

Впрочем, мольбы и попытки сговора всё равно плодов не принесли. Анфиса узрела яркую чёрно-фиолетовую вспышку и не ощутила даже боли, как оказалась на утёсе, окутанном бурей, туманом и тучами. Позади гигантского объявившегося черепа небо и землю соединяли корявые уродливые молнии. Всё вокруг кипело какой-то яростью, удручало отчаянием и крахом надежд под завывания злых потусторонних ветров. Добиться от Мортис каких-то ответов вновь не получилось.

По крайней мере, открыв глаза от голоса гувернантки, Анфиса перестала себя презирать за предательство. Теперь поутру ей казалось, что она была просто сама не своя и подобное даже в мысли пускать больше не стоит. Она попробовала, и смерть без боли оказалась самой мерзкой и чудовищной, ибо муки совести и ненависть к себе уже нельзя было заглушить даже на том свете, даже в новом повторившемся дне.

Через какое-то время Анфиса просто простила себя, решив, что хотя бы узнала, что с Мельхиором невозможно договориться. Ему никого не жалко, у него есть свои цели, и на диалог он попросту не способен. Он не остановится не перед чем, и это стало ясно, как божий день. Но повторилось немало дней с воплощением разных неудачных планов, прежде чем нотки презрения к себе окончательно выветрились.

Девочка просто попыталась искать свежий взгляд на решение ситуации. Она словно автор пьесы расписывала фразы всем и каждому, пытаясь убедить Нану, бабулю и отца в серьёзности происходящего. Бабуля заявляла о важности праздничных ритуаов, Альберт – о первосвященнике. Причём отца девочка вполне убеждала, но тот тогда начинал пытаться всеми силами её спасти. Пришлось убегать из дома, чтобы Климент насильно не вывез по отцовскому навету, иначе, как считала девочка, всему конец.

Пришлось стать чуть менее убедительной и всё же пробовать всех спасти. Неплохой задумкой было звонить в набатный колокол – это переполошило народ и сорвало ярмарку. Многие думали, что на деревню движется вражеское войско, переместившееся через какой-нибудь магический портал – иначе откуда ж ему вдруг здесь взяться. Но проезд через деревню первосвященника отменить было нельзя.

– Вот представь, – после тренировки на мечах проговорила отцу Анфиса, – в той сказке, что я прочла, герой знает, кто предатель, кого он убьёт, и день повторяется раз за разом, но победить он никак не может. И том кончается, а конца так и нет. Дурацкая книжка… – придумывала девочка способ подачи обстоятельств для Альберта. – А из головы никак не выходит.

– Смотри… Может, дело не в обстоятельствах? – спросил нунций.

– Ну, а в чём тогда?! – не понимала Анфиса.

– Не в злодее, а в его мотивах. Что он там делает? – переспрашивал мужчина.

– Убивает монаха, чтобы у него выведать, где герой, а потом приходит и убивает героя. А если тот убежит, убьют его семью, родных, соседей, его город! – адаптировала и перефразировала девочка реальность под эдакий выдуманный книжный сюжет, на всякий случай вообще опустив тему с поиском тома-гримуара, чтобы для отца не было каких-либо подозрений и всё это не выглядело столь очевидным.