Анфиса развлекалась, используя свою магию: воспламеняющиеся синими огоньками кончики пальцев, какие-то спирали переливающихся цветов, мерцающие чародейской пыльцой объекты, напоминавшие нечто среднее между кружевами, изогнутыми лентами и крыльями бабочек. Особо это всерьёз отпугнуть никого не могло, но на всё это многие смотрели не без зависти и восхищения в глазах.

Заканчивалось представление тем, что все вместе они объединялись, разбивались снова на пары, тройки, четвёрки, кружились вокруг и создавали общий хоровод. Также получалось создать хоровод мальчишек, кружившихся в одну сторону, и хоровод девчонок, танцующих в другую. В зависимости, кого в деревне было больше, то кольцо и оказывалось внешним. В данном случае изрядно больше было парней. А потом, наплясавшись и умаявшись, они дружно уже доставали из земли деревце и шли топить купайло в реке.

Там сейчас на звуки праздника пришёл погреться у огня Флориан, лесной отшельник в обносках. Анфисе показалось, он выглядит как-то более ухожено, чем при их дневной встрече, словно каким-то костяным или деревянным гребнем – что там у него такого было в землянке, – причесал свои длинные лохмы и даже бороду.

Он был умыт, чист, обут в новые лапти. И девушка заодно смекнула, что он не прямо сейчас к ним вышел из леса, а пришёл сюда из деревни, где как раз и лапти эти ему в дар кто-то выдал, и фруктов да каши он наелся вдоволь. А теперь мужчина наблюдал за ритуалом дружного бросания деревца в воду, понёсшую его вдаль, прочь от празднества.

Чуть отдохнув, принялись бросать венки в ручей. Поплывший мог означать, в зависимости от загаданного, долгую жизнь или скорую свадьбу, но сейчас изначальный обычай превратился по большей части в загадывание любых желаний. Так, например, Анфиса загадала отыскать и обрести настоящего наставника по магии.

– Уже раннюю картошку, небось, печёте? – осмелился спросить у друида Ирвин, который сейчас был уже не в том кафтане, на котором у ручья порвалась застёжка, а в тёмно-зелёном с тонкими золотыми нитями.

– Картошку… Всё бы вам о еде! Знаете ли, что костер призван был «помочь» солнцу одолеть верхушку неба! – заявлял им Флориан. – Он символизировал победу света над тьмой. Разжигая костер и поддерживая его до утра, люди словно приветствовали новое солнце, чтобы приветствовать его подобным ему. Так длился самый долгий день.

– В языческих обрядах, – недовольно хмыкнул на это Ирвин.

– Почти всё, что вы видите вокруг, это и есть языческие обряды, – ухмыльнулся отшельник. – Что сбивать череп коня, что прыгать через костёр… Ждать темноты, когда в лесах зажгутся огни светлячков – напутственные маячки духов предков, наблюдающих за празднествами, и идти к опушке собирать вечернюю росу для умывания.

– Это народные гуляния, – оспорил юный шатен с генеральными планами.

– Пусть так, – только и улыбался Флориан. – Говорят, на рассвете в этот день на небе появляются три солнца, из которых только среднее «наше», а остальные – это его братья, что светят в другое время и над другими землями…

– Красиво, наверное, – вообразила себе это Присцилла.

– Одно, небось, красное, другое – жёлтое, третье – белое, – представлял вслух и один из мальчишек.

– Язычники людей в жертву приносят, ничего красивого! – фыркала на это Анфиса.

– А знаете, что символизирует эта Купайла и почему её топят? О! Тоже стародавний языческий обряд! – рассказывал друид, оглядывая молодёжь и ребятню. – Жили в древности брат с сестрой, разлученные в детстве. Повзрослев, девушка сплела себе цветочный венок и, проходя по мосту, бросила его в реку, а проплывавший мимо на лодке парубок его выловил. Юноша вернул девушке венок, и между ними вспыхнула любовь. А после свадьбы выяснилось, что они и есть на деле друг другу брат и сестра.