Девочке было стыдно за всё случившееся. Она в этот раз даже не докучала гостю, как обычно. Ведь у жениха её гувернантке был вытатуирован столь впечатливший её в детские годы змей на левой руке от локтя к запястью, а ещё узор чёрного пламени внизу на шее, скрывая имевшийся там шрам, о котором мужчина рассказывать не любил.

Анфиса обычно и не расспрашивала, разглядывать с любопытством сложные завитки и выбитые краской под кожей узоры занимало её куда больше. А особенно цельная композиция вдоль руки. Хотелось чего-то такого же – грозного, красивого, впечатляющего. Но Альберт наотрез запретил ей даже мыслить о татуировках.

Сейчас её за случившееся на дереве не ругали, по крайней мере, пока. Вероятно, из-за того, что очередной учитель от неё отказался, о чём пока даже неофициально не сообщили. А может, бонна решила, что измученного уха с неё и достаточно. Устроили небольшое застолье, но есть девочке после завтрака не очень-то и хотелось. Она посидела больше за компанию. Послушать Климента, послушать отца, которого не видела несколько месяцев, живя здесь, а они и вправду рассказывали ей немало интересного про города и что сейчас там творится.

Их родной Брейтберг, под которым и располагалась это деревня Уислоу, сейчас был довольно крупным, большим центром, где развивались различные ремёсла, были алхимические и парфюмерные лаборатории, мыловарни, сыромятни, ювелирные мастерские и много всего.

Род Крэшнеров всегда находился где-то в среднем классе общества. В роду не было земледельцев и мастеров, по большей части предки Анфисы являлись военными и советниками при разной знати. Сейчас отец её как раз был своего рода поручиком архиепископа и много общался с имперским послом как связующее звено между государством и церковью.

В подробности своей работы он особенно не вдавался, но вот о людях, с которыми знакомился, мог рассказать немало интересного. Кто был настолько набожным, что отдавал почти всё состояние в храмы, кто пытался выпросить благословение на колдовскую деятельность, чтобы помогать людям, кто пытался наладить производство церковных освящённых сувениров, обратив каждую мессу в способ заработка.

– Огненной воды вам привёз к празднику, дорогого сладкого вина, чтобы отметить, – доставал Климент на стол бутыли. – Девочке нашей фруктов, – положил он в пустое блюдце неподалёку несколько персиков, и та, поблагодарив, с радостью взяла себе один, начав с аппетитом вгрызаться во фрукт.

– Помыть, хоть ополоснуть надо было, что ты… – качала головой Августа, осеняя персики и внучку хотя бы крестным знамением, сложив вместе средний и указательный пальцы.

– Бабуль, а что, правда, когда ты уводила коров и бычков на мясо их… ну, убивали? – робко спросила Анфиса.

– Ах, девочка моя, мне казалось, ты уже довольно взрослая, чтобы понимать значение фраз о том, что куры, коровы и прочий скот «даёт нам мясо», – чуть опешила та.

– Ну, они дают и яйца, и молоко, при этом не умирая… – вздохнула девочка. – Даже телят?! – Вопрос относился к предыдущему, насчёт уведённых из хлева, которые туда не вернулись, так как Анфиса припоминала многих, кто у них жил. – Жуть…

– Телятина нежна и полезна. Когда нет больше места, когда достаточно одного бычка на всех телиц, когда попросту понимаешь, что ещё одну корову попросту не прокормишь, то уводишь её на забой к мяснику в деревню. Понятное дело, я никогда не брала и вряд ли захочу брать тебя с собой, я и сама-то это зрелище никогда не видела. Всё происходит за дверью, там он разделывает туши, складывая на столы и телеги, – рассказывала бабушка. – А я потом прошу крепеньких мужичков или парубков, парнишек молодых, чтобы помогли мясо довести. Что-то солится, что-то убирается в каменные сундуки глубоко в погребе, где всегда холодно и оно отлично хранится. Что-то сразу идёт на супы, бульоны, гуляши.