Работаю сейчас по-старому. Семейство мое, оказывается, застряло в Махач-Кала. Вот уж никак не ожидал. Ванда получила мое письмо о предполагаемой поездке на фронт в Астрахани и решила в Майкоп не ехать. Прислала письмо одной знакомой с просьбой сообщить, где я и мои вещи. Пришлось ей телеграммой с моей подписью сообщить, что вещи, да и я с ними, в Майкопе. Сейчас ожидаю их приезда. Может быть, числу к 30-му приедут. Нашел для них квартиру, ожидаю. Приезду Вовки буду рад таки здорово, приезд Ванды меня сейчас не устраивает.

Жду со всеми открытия второго фронта и перехода наших в наступление. Мощь наша сейчас колоссальна и удар будет сокрушителен. Как же выдержать, что я в нем не приму участия?

До сих пор нет моего семейства. Сидят они в Махач-Кала и, несмотря на телеграмму и письмо, сюда не едут. Возможно, что оттуда трудно выехать, так как это промежуточный железнодорожный пункт. Но в общем, их путешествие уже длится более месяца.

Писем ни от кого нет. Всех я растревожил, что меня посылают на фронт, а на самом деле сижу и не рыпаюсь. Но все-таки я своего добьюсь.

Сейчас у меня несколько дней горячая работа, но скоро опять все войдет в постоянную колею – сижу, экзаменую. При этом я становлюсь злым и раздражительным – надоедает зверски.

У нас в разгаре сейчас вишня, а овощи на базаре есть уже все. Правда, пользоваться этим почти не приходится. Вот приедет Ванда, может быть, питание урегулируется.

Уже десять дней, как приехали мои. Но до сих пор неясно – чего с ними будет дальше. Дело в том, что мать Ванды немка, а поэтому ее здесь нельзя прописать. Она в таком состоянии, что одна жить не сможет, – значит, встает вопрос о том, что придется им ехать всем вместе с матерью. Получается административный развод.

Неясно, куда можно ехать. Сперва думали отправить ее в Ташкент к Оле, но там тоже, оказывается, прописаться не удастся. Предполагали поселить ее здесь недалеко в деревне, чтобы можно было ее навещать – тоже нельзя.

Ванда говорит, что когда они были в Махач-Кала (там они были дней десяток, и Ванда даже поступила на работу), ей предлагали направить мать в Буйнакск. Вот встает мысль и о поездке туда.

Но, в конце концов, ничего пока не решено. С дороги, да и от куйбышевского питания народ здорово устал, и хотелось хоть поправиться, но, видимо, придется на этих днях уезжать.

Главное – трудно решить куда. Очень нужно, чтобы Ванда работала, а для этого нужно ей жить в городе. А мать в город не пустят, значит, нужно ехать в деревню, где Ванда не сможет поступить на работу.

В общем, история очень неприятная.

Предлагал Вовке оставаться со мною, с тем, чтобы когда меня назначат на фронт, он выехал бы к матери сам. Но он не решается. Вообще, несмотря на его 16 лет, – самостоятельности никакой. Все смотрит, как скажет мать. Маменькин сынок.

С работой у меня тоже неприятности. Жду только назначения на фронт – скорее бы.

Вовка здорово вытянулся, но особо не изменился. Речь – не поправляется.

Слышит будто хорошо, а все равно его не дозовешься.

Сегодня утром отправил своих. Поехали они в Казахскую АССР, ориентировочно в г. Гурьев на Каспии. Но поселятся они там или в каком-нибудь другом месте, быть может, даже в деревне, – будет видно только на месте.

В Махач-Кала они будут завтра, а до места доберутся, наверное, не скоро.

Как я ни готов был к этой поездке, а сейчас с их отъездом почувствовал себя очень одиноко. Чувство такое, будто уж больше не увидимся. Я Вовке об этом сказал – смеется, а у самого слезы на глазах. С Вандой успели уже не раз разругаться, и она постаралась меня извести, но такая уж у нее привычка.