Он открыл бюро и запустил пальцы в его укромные уголки и отделения в надежде, что пропустил что-то ценное, когда искал в прошлый раз. В бюро лежали только ржавые перья, бумага, засохшие чернила, сургуч и шпагат. Сильвия оставила после себя поразительно мало следов, как будто и вовсе не существовала. Половину жизни она провела за сочинением писем другим женщинам – своей матери в деревню, Элинор Карбери в Иерусалим… Но она не сохранила писем, которые получала. Она даже дневника не вела. От нее ничего не осталось.

Мертва. Мертва. Мертва.

Филип захлопнул откидной стол. За спиной раздался писк – это Огастес прочистил горло. Мальчик намеревался тактично кашлянуть, как полагается вышколенному слуге, извещающему хозяина о своем присутствии. Но природа рассудила иначе.

– Что еще?

– Прошу прощения, ваша честь, мистер Малгрейв пришел.

– Отправь его ко мне в кабинет.

Уичкот запер дверь в комнаты Сильвии и спустился вниз. Почти сразу Огастес объявил о приходе Малгрейва. Джип медленно вошел в комнату; его тело, как всегда, клонилось влево, поскольку его левая нога была короче правой.

– Ну? – спросил Уичкот.

Малгрейв пожал плечами:

– Особых перемен нет, сэр. Говорят, что мистер Олдершоу ведет себя достаточно тихо. Ему дают снотворное, так что большую часть времени он спит. Ест он как лошадь. Но жизни в нем нет – не больше, чем в вашем диване.

– Служители заведения доктора Джермина верят, что их хозяин его исцелит?

– Они говорят, что доктор многим помог ему. – Малгрейв улыбнулся. – По крайней мере, заработал на этом порядочно денег. Но с мистером Олдершоу, похоже, он не слишком продвинулся. Он кричит на него, как на остальных… говорит, сделай то, сделай это, поцелуй меня в зад… но мистер Олдершоу в основном просто сидит. Или начинает кричать и плакать навзрыд.

– Попридержи язык. Это все?

– У него по-прежнему случаются приступы ярости, сэр, если вы об этом. Не слишком часто, но он крупный парень, наш Фрэнк, и лучше не заступать ему дорогу, когда на него находит.

– Когда ты собираешься к нему в следующий раз?

– Во вторник, сэр, если не будет иных приказаний. Как обычно… побрею его, причешу, почищу одежду, позабочусь о белье. Вот только… говорят, мистер Холдсворт тоже побывал в Барнуэлле.

– Человек ее светлости?

– Да. – Малгрейв нахмурился. – Он темная лошадка.

– Я хочу узнать о нем больше. Загляни ко мне после того, как снова побываешь в Барнуэлле… или раньше, если что-нибудь выяснишь, особенно о Холдсворте.

– Как угодно вашей чести.

Уичкот отвернулся и уставился в закопченное окно.

– Можешь идти.

Малгрейв кашлянул.

– Прошу прощения, сэр, но как обстоят дела с моим счетом?

– Не сейчас.

– Он растет, сэр.

– Я же давал тебе денег на днях! – рявкнул Уичкот.

– Пару гиней в счет погашения долга в конце марта, сэр. – Малгрейв достал и раскрыл записную книжку. – Двадцать девятого марта, сэр, если говорить точнее. На тот момент долг достиг тринадцати фунтов, восьми шиллингов и четырех пенсов. Сейчас, боюсь, он несколько вырос и составляет почти двадцать фунтов.

– Черт побери, ты их получишь. Но не сейчас.

Малгрейв стоял на своем:

– Прошу прощения, сэр, но я невольно заметил, что в последние несколько месяцев вы уже не так щедры, как прежде. Разве вы не рассчитали лакеев? Вам прислуживают только мальчишка и женщины.

– Мои домашние дела тебя не касаются, и я не собираюсь их обсуждать. Уходи.

– А еще тот случай с вашей долговой распиской, сэр. Я имею в виду неприятности на платной конюшне.

Уичкот сдержал гнев.

– Срок твоего счета еще не подошел. В любом случае твои деньги в безопасности, все равно что в Банке Англии. Просто в доме сейчас временная нехватка наличных.