– Извини. Это моя соседка. Ты, кстати, ее знаешь. Зинаида Михайловна, работала в книжном. Помнишь?

– Угу.

Действительно, дамой в розовом пальто была та самая напомаженная женщина, которая когда-то продавала мне ручки и тетрадки в канцелярском отделе нашего книжного. Она заметно сдала, но все равно даже издалека я узнала черты, которые теперь припомнились. Зинаида Михайловна интересовала меня меньше всего, Игорь продолжал рассказывать о ее сыне, его жене и дочери с необычным именем Оливия.

– Хотя сейчас такая мода на необычные имена, что скорее «Маша» покажется чем-то оригинальным. Раньше необычной у нас была только Эвелина, – он улыбнулся и вдруг смущенно отвел взгляд. – Как-то странно все это. Столько лет не виделись, а сейчас болтаем, словно старые знакомые. Может быть, выпьем кофе? Если у тебя упало давление, то…

– Я не могу, извини, – перебила Игоря я. – Спешу домой… к маме. Еще нужно всех оповестить о похоронах. В школе мне не дали контактов.

– В смысле, не дали? Почему?

– Неважно… Но мне правда пора, – я повернулась, чтобы уйти, но замешкалась. На языке вертелась фраза, произнести которую было так сложно, но все же я осмелилась, – была рада тебя видеть.

– И я тебя, – ответил Игорь. – Давай подвезу.

– Спасибо, я на машине.

Я понимала, что если задержусь хотя бы на минуту, то окончательно потеряю себя. Я уже не понимала, что со мной происходит, почему сейчас, когда в моей жизни случилась страшная трагедия, я робею перед Игорем. Как вообще возможно в этот момент чувствовать что-то, кроме боли из-за смерти папы?

Не дожидаясь его ответа, я сбежала по ступенькам, думая, как странно, что первая встреча после многолетней разлуки случилась на крыльце школы, где когда-то все началось. По пути разблокировав машину, я слишком сильно дернула дверцу и чересчур ею хлопнула. Руки дрожали, во рту пересохло, ведь я точно знала, что он смотрит. Только выехав с парковки, я мельком взглянула в зеркало заднего вида. Все так – мой бывший возлюбленный провожал меня взглядом.

***

– Лина, ну как? – не дождавшись, когда я разуюсь и пройду в комнату, спросила мама.

– Все будет организовано как надо. Не волнуйся, мам. Но только про поминки я сказала, что мы их устроим в твоей пекарне. Я не знаю, кто пойдет, поэтому просто купим готовых закусок.

– Я куплю курицу. Ножки, бедрышки. Запечем в духовке с чесночком, специями, как папа любил. Еще можно котлеток легких, если кто жирного не ест, – засуетилась мама.

– Мам, не надо. Я не хочу, чтобы ты занималась едой. Мы купим готовое. Я узнаю про кейтеринг и закажем. По деньгам выйдет не сильно дороже, но нам не придется стоять у плиты. Да, тете я позвонила. Она все должна была рассказать бабушке. Они приедут вместе, – я прошла в комнату и устало опустилась на диван. Голова раскалывалась, а сейчас, оказавшись снова дома, я поняла, что сил не осталось совсем.

– Лин, детка… Я вижу, что ты обо мне заботишься, но мне самой будет лучше, если я займусь едой. Это хоть немного отвлечет. Невозможно просто так сидеть и ничего не делать, ждать непонятно чего! – мама не сдержалась и заплакала. Как же было больно видеть ее такой…

– Мамочка…

Я приподнялась, чтобы ее обнять, и она вдруг показалась мне невесомой. Говорят, душа весит двадцать один грамм; если душа моей мамы сейчас с отцом, то эти граммы поувесистее, иначе как объяснить, что мамочка стала такой легкой. Я держала ее, плачущую, в объятиях, словно лепесток, трепещущий на ветру. Мне самой хотелось плакать, но я держалась из последних сил. Мама отстранилась, вытерла лицо тыльной стороной ладони и попыталась улыбнуться. Мы обе старались ради друг друга, но, похоже, у обеих выходило не очень.