Я помнила, что папиным заместителем была наша физичка Фаина Михайловна, поэтому направилась прямиком к ней. Ее класс я нашла по памяти и саму ее узнала сразу. За девять лет Фаина Михайловна заметно постарела: ее некогда рыжие волосы разбавила седина, лицо изрезали морщины.

– Фаина Михайловна, можно? – спросила я с порога.

– Да… А вы, простите, кто? – спустив на нос очки и прищурившись, поинтересовалась она.

– Вы меня не узнали. Я Эвелина. Эвелина Маркова, – ответила я и прошла в класс.

– Эвелина! Как ты изменилась! Совсем не узнать. Как ты похудела. И личико такое чистое, от прыщиков ни следа.

Видимо, я забыла со школьных времен, что физичка никогда не обладала чувством такта. Будь сейчас другая ситуация, я бы нашла что ей ответить.

– Фаина Михайловна, я пришла, чтобы сообщить о папиных похоронах. Все состоится в субботу. Прощание будет в зале ДК в двенадцать. Вы сообщите об этом учителям и ученикам? А еще я хотела попросить вас дать контакты бывших папиных учеников. Думаю, многие тоже захотят прийти и…

– Эм… Эвелина, – перебила меня Фаина Михайловна и вдруг взяла в свои костлявые ладони мою руку. – Дело слишком деликатное.

– О чем вы?

– Сегодня на большой перемене приходила полиция, мы побеседовали… – Фаина Михайловна замялась, словно кассета в старом магнитофоне. На ее щеках появились красные пятна, а ладони вспотели. Я догадывалась, к чему она клонит, но ждала, чтобы она сама об этом сказала. – Видишь ли, Эвелина, кончина твоего отца безусловно трагедия. – Фаина Михайловна наконец отпустила мою руку и как бы невзначай вытерла ладони о свою юбку. – Это невосполнимая утрата для всех нас, но в сложившихся обстоятельствах мы не можем себе позволить пышное прощание с Анатолием Леонидовичем.

– То есть как? Из-за каких-то несуразных домыслов придурочного участкового?! – вспылила я.

– Эвелина, что за выражения? В школе ты такой не была! – воскликнула Фаина Михайловна, демонстрируя праведный гнев.

– В школе я была крокодилихой, а сейчас стала человеком. Вы можете никому ничего не говорить – дело ваше. Тогда просто дайте мне контакты папиных коллег и родителей учеников.

– Не могу. Персональные данные – это конфиденциальная информация. И потом, не думаю, что кто-то осмелится прийти на похороны Анатолия Леонидовича. Послушай моего совета: устройте все тихо, не афишируя. А когда полиция докажет, что он не имеет отношения к тому, что случилось с Мариночкой, мы проведем церемонию, чтобы почтить память любимого директора…

– Мой отец не имеет никакого отношения к смерти Марины. И если это не докажет полиция, тты поо докажу я. И вы, Фаина Михайловна, будете горько жалеть, что так о нем думали.

Физичка хотела еще что-то сказать, но так и не смогла. Она осталась стоять в своем классе, сверля меня злым взглядом, который я чувствовала спиной, когда уходила. Но пусть я шла с гордо поднятой головой, в душе у меня что-то сломалось. Я никак не ожидала, что доброе имя папы, которое он заработал благодаря честности, справедливому отношению к ученикам и огромному доброму сердцу, можно растоптать в один день. В горле встал ком, а глаза защипало от слез, но я отчаянно старалась их удержать. Если и плакать, то точно не здесь.

Я не заметила, как быстрый шаг превратился в почти бег. Распахнув входную дверь, не обращая внимания на оклики охранника, который не заметил, когда я приходила, но увидел меня уходящую, я вылетела на крыльцо и обо что-то споткнулась. Время словно замерло. В голове пронеслась мысль: «сейчас разобьюсь», однако я так и не упала. Меня успели поймать.

Подняв взгляд, я увидела знакомые до боли синие глаза. Игорь крепко держал меня за талию, а я вдруг обмякла в его руках. Все вокруг закружилось, но перед тем, как наступила темнота, я услышала его низкий с легкой хрипотцой голос: