Так проходили дни, а иногда и недели отчаяния и болезненных попыток понять, а более всего поверить в реальность своего великого чувства и принять его снова, как волю Создателя, не анализируя, без желания подогнать любовь в понятную и знакомую форму.

Ей приходилось переживать все в одиночку, поэтому она завела дневник с теми милыми пасторальными рисунками и нежными цветами на светло – фиолетовом фоне, куда и выплескивала все свои страсти, сомнения и восторги, свою боль и напряженность душевной жизни, благодарность Всевышнему за данное ей благо.

“Дорогой Отец, маятник опять качнулся в другую сторону. Господи, что мне сделать, как остановить его? Почему после такого солнечного счастья, будто некий тумблер щелкает у меня внутри, и я погружаюсь в черное ничто. Мой собственный Ад берет надо мной верх, и душа сворачивается и трепещет от страха перед жизнью. Этот страх имеет своего предтечу, свою первопричину, которая сидит внутри как болезнетворный микроб, и лишь замирает на время, чтобы при благоприятных условиях снова ожить, начать развиваться и впрыскивать в мозг и в сердце свой яд? Как мне уничтожить ее, избавиться от этой бактерии навсегда? Что сделать? Прошу Тебя, Господи, помоги, избавь от нее, научи как быть? Мое единственное желание – победить это в себе, и с любовью к Тебе принять любое будущее, даже отсутствие его.”

В этот раз Лира долго молилась с какой – то исступленной яростной одержимостью, просила Всевышнего о помощи разрешить ее внутренний конфликт, примирить ее с самой собой. Постепенно буря внутри улеглась, страхи рассеялись, душа медленно отходила от долгой и тяжелой болезни, словно Лира несколько месяцев провела в полусознательном бреду. Снова вернулось то чистое ощущение благодати, ощущение по – детски открытых глаз, какое и было свойственно ее натуре. Но все равно что – то незаметно изменилось. В ее серых глазах вместо грусти появилась мягкость и пока еще едва уловимый блеск мудрой радости. Она посвежела, светлая кожа ее лица приобрела нежный фарфоровый оттенок. Лира выздоровела и часто в течение дня за работой мысленно благодарила Бога и за болезнь, и за излечение, и за ниспосланную ей благодать. И немного позже, когда душа ее окрепла, а впечатления от пережитого отошли в разряд воспоминаний, ей приснился один из тех снов, где видения оборачиваются иной реальностью, ярким незабываемым путешествием не в глубь бессознательного, а в некую параллельную Вселенную, где свет и предметы оживают, а привычное становится неузнаваемым.

В том сне предутренняя дымка таяла в розоватом перламутре восходящего солнца, а под ней синела зеркальная гладь тихого озера, которое расположилось у подножия пирамидальных гор. Небо стало почти багряным, раскаленный красный диск солнца поднимался над горизонтом, окрашивая горы в слепящий золотой цвет. Она прикрыла глаза рукой, продолжая наблюдать восход. Потом услышала голос, низкий и тяжелый, он говорил что– то на незнакомом языке. Она не понимала слов, но звуки речи зачаровывали ее, словно неземной музыкой, неслыханной прежде. Лира чувствовала любовь и трепет, а сердце угадывало присутствие горячо любимого существа.

Их первое свидание состоялось на заре, пусть во сне, но слишком особенном и реальном. Этот сон повторится еще не раз, он станет для нее вестником проявленных чудес, чтобы расширить ее сознание, окончательно стереть границы человеческой логики, и остановить маятник.

IV

Наступил конец июня, а для Лиры только начинался период чудес. После волшебного сна с золотыми горами к ней вернулось прежнее умиротворение, в котором, однако, она прожила недолго. Воинствующий разум опять ухватился за чью – то нечаянно брошенную фразу, после которой радужное настроение поблекло, а к сердцу подступил холод. Лира загрустила снова, а прекрасный сон истолковала себе при помощи нелюбимого ею Фрейда. Это, якобы, просто фантазия, желание ее бессознательного, которое и спроецировалось в такую яркую и необычную картинку, и из своей серой и одинаковой реальности сбегает она от одиночества в эти красивые мечты. Лиру совсем одолел пессимизм. Собственная жизнь опять увиделась убогой и однообразной, а про будущее и думать было страшно. От глубокой депрессии ее спас шеф, который навязал ей просьбу своего коллеги из университета подготовить курс лекций по философии Ницше.