“Дорогой Отец, Создатель, единство с Тобою я ощущаю сейчас, когда в сердце моем Ты возжег звуки бессмертной поэзии! Об этом знали только Великий Тициан и божественный Иоганн Бах, это была их неосознанная тайна, а Ты дал мне возможность осознать ее! Я родилась вновь и только тогда смогла увидеть какой яркий и прекрасный мир выстроил Ты одним дыханием Твоим! И дыхание Твое я чувствую в сердце, ибо наполнено оно счастьем выше понимания человеческого, потому что в нем есть любовь. Всей душой, всем существом своим я люблю Светоносного сына Твоего и чувствую, что эта любовь и есть та самая истина, что выстилает дорогу к Твоим пределам! Только через эту вспышку моя душа раскрылась пред Твоей волей, перед силой Твоей Любви. Это ли не благость, которую, Ты Господь наш даруешь нам как бесценное сокровище и отвергать его – значит приговорить свою душу на вечное проклятие. Я люблю Тебя, Благодать Дарующий, как и люблю Светоносного сына Твоего Люцифера!”


Эту запись в своей цветистой тетради Лира сделала достаточно давно и с тех пор решила жить так, как велит ей сердце. Она продолжала любить и была ведома этим чувством. Все стало даваться ей легко и разные мелкие неудачи больше не касались струн ее души. Полюбив, она ощутила бесконечность времени и зыбкую красоту Замысла, и проникнув по другую сторону бытия, забыла суетность, а понятия добра и зла слились воедино. И Лира благодарила Всевышнего за каждый прожитый и еще не пришедший день, благодать одела ее душу тончайшим покрывалом тайного великолепия и парящей восторженности. Это ощущалось как отрешенность счастливого и полного жизни человека. В пространстве ее души противоположности образа Люцифера слились в единое понятие, сознание очеловечило его, наделив красотой и божественной мудростью сердца. И не казался больше странным тот парадокс, что приняв в душу невозможное, любовь к прекраснейшему из херувимов, первому среди детей Его, она стала ближе к Творцу.


Но не всегда в душе ее царили покой и благодать, и сердце подпевало сомну ангельских голосов. Существовать в одном из миров постоянно и отдалиться от бытия земного, оказывалось невозможным, порой внешняя реальность, в которой пребывала Лира в данной ей жизни, заявляла о себе весьма жестоко. Бывали моменты и ситуации, после которых ее безмятежную мечтательность начинало подтачивать уныние и боль. Вид гуляющих в парке влюбленных, бегающие на лужайке дети, болтовня сослуживцах о своих романах и сплетни легкомысленной подружки Виктории о ее ночных похождениях, иногда больно кололи ей сердце. Лира не могла поделиться в ответ собственной историей, поэтому стала просто слушателем и жилеткой, в которую могли поплакать и Жаклин, и Виктория и подружки Виктории, и даже ученый муж Филипп Фрайберг, босс Лиры. Она будто заземлялась, меняя угол зрения в обыденность, и после подобных разговоров задумывалась о будущем, которое рисовалось в довольно мрачном свете.


Вечерами Лира оставалась наедине с собой и дремотный теплый покой ее дома больше не ощущался, как спокойное и защищающее место, каким был всегда. Привычная тишина оглушала, песочные стены напоминали ей пещерную келью, заполненную книгами, вещами, картинами, мебелью. И эти милые сердцу предметы мертвели, становились бессмысленными и ненужными. Ей казалось, будто пространство комнат темнело, и в этом пространстве растворялись ее мечты, обнажая гнетущую тишину одинокого бытия.


Тогда Лира опять оглядывалась назад, пытаясь зацепить в прошлом хоть какое – нибудь событие, которое всколыхнуло бы ее душу, как любовь к Люциферу, чтобы сожалеть о нем, но все же осознать его реальность, и быть может вернуть или попытаться повторить в настоящем. Но это не помогало. Там не было ничего настолько грандиозного и значительного, в сравнении с настоящими переживаниями. Прошлое стало олицетворением гладкой прямой дороги, где чувства от ее триумфа, радости или неудачи, казались лишь тенями в сравнении с этим сочным великолепием переживаний, какие пришли к ней сейчас. И от осознания сего факта ей становилось страшно, страшно от противоречия между суетным видимым миром и ее внутренней жизнью, от невозможности соединить в сознании логику Божественную и земную, понятие и чувство, преходящее и вечность.