…Самое лучшее, что есть в Испании (из того, что я успел раскусить) – это хлеб и человеческие отношения. С грустью понимаешь, как мы издерганы и злы. А хлеб был тоже грустным открытием. Я так люблю его, и, оказывается, всю жизнь ем что-то другое. И умру от несварения желудка. Либо разлития желчи.

А вообще народ вроде нашего – из-за угла мешком ударенный. Один пример. В Мадриде мы с Наташей (мы вместе ездили) жили у друга на самой окраине – дальше домов нет, пасутся овцы на плоских холмах, белеет цыганская деревенька и клубятся горы. Гвадаррама. Кастилия как таковая. Жили мы на углу Каспийского? и Антильского моря (в новостройках для удобства таксистов все улицы называются на один лад – у нас это были моря, от Чёрного до Жёлтого и т. д.). Сосед, приятный, седой, грузинского склада, кстати, таксист, спрашивает, нравится ли нам здесь и что именно. В общем, обычный разговор. Я искренне изображаю, что всё нравится. И он, как бы утешая меня: «Но в России тоже много интересного. Например… (тут я чуть не покачнулся)…Ломоносов». Оказывается, он помешан на Ломоносове, а вернее – на очень здравой мысли, что только настоящее детское образование может спасти наш грешный мир. А настоящее, оно только в России, свидетельством чему – Ломоносов. «И ПТУ», – добавил я про себя. И что бы Вы думали! На своём такси (здесь арендуют машины) он со своим другом, таким же стариком, не зная языка, покатил в Россию увидеть ломоносовские места. Уж не знаю, добрался ли он до Минска и какую кузькину мать ему показали. Из деликатности и сострадания я не стал его расспрашивать о подробностях.

Уже проникнувшись доверием, он спросил: «А что сейчас там у вас происходит? Почему все кричат? На нас кричат, друг на друга кричат, если никого нет – просто кричат». – «Ну, – сказал я, – русские народ молодой, темпераментный…» – «Как мы!» – расцвёл он в неотразимой испанской улыбке.

Давид Самойлович, не досадуйте на мою болтливость, ей-богу, она извинительна. Просто я засиделся в Загорянке, кровь застоялась. И рад, что разогнал её. А ещё – это испанское влияние. Испанцы совершенно не жестикулируют (именно это выдавало мою чужеземную суть), говорят негромко, но зато не смолкая. И пьют так же – понемногу, но зато непрерывно.

Я ведь пишу Вам по делу. В издательстве «Книга», кажется, запускается наконец-то «Конец трагедии». Вы эту Толину (Анатолия Якобсона) вещь знаете и, кажется, спорили с ним. Вы не согласились бы написать предисловие, вступление или что угодно, в той форме, какую выберете. Это было бы и прекрасно, и интересно. Я хочу спросить о том же Лидию Корнеевну, но убеждён, что она откажется – дел у неё много, а сил мало.

Крепко целую Вас и Галю! Кланяйтесь детям. Наташа также целует, почтительно, но нежно. Вечно Ваш

P.S. Слышали, что учудили грузины? Объявили Второе Крещение. Полезли в воду всей национальностью, от мала до велика, и крестились. Добро бы с перепою. Я ещё всё удивлялся – грузины такой кроткий и неподвижный народ. С места не сдвинешь, особенно если есть свежая зелень и начали тост говорить. Даже из-за стола выходить – неприлично, дозволяется только притвориться спящими и сползти под скатерть.

И вдруг куда-то движутся – толпами, племенами, то абхазцев усмиряют, то осетин. Что за муха укусила? А это у них, оказывается, крестовые походы!