Алабино, где разместился госпиталь, совсем, по мнению парней, не походило на Спрингфилд. До столицы час езды на электричке, зелёные от садов улицы, маленькие одно- и двухэтажные домики, главная улица с магазинами, рыночной площадью и церковью, двадцать минут на автобусе до любого из соседних таких же то ли городков, то ли посёлков. «Дачная местность», «Зелёный пояс», – объясняли парням. Но не всё ли равно, как называется то место, где тебе хорошо и удобно. И Спрингфилд – это там, в Алабаме, а Алабино – тут, в России. Ну, совсем ничего похожего.

Крис с Люсей снимали полдома с отдельным входом и маленьким садиком. Веранда, прихожая, кухня и комната, из прихожей лестница на чердак, где можно в дождь сушить бельё и вообще приспособить под какие-нибудь хозяйственные нужды, возле кухни кладовка и крохотные ванная с уборной. «Алабино – не деревня», – гордо объяснила им хозяйка. И водопровод, и канализация – всё как положено. Печь, правда, на дровах и угле, но есть и газовая плита, а баллоны для плиты и горелки в ванной привозят по абонементу. Пустые заберут, полные подключат. Конечно, удобно. Часть мебели им дала хозяйка, кое-что прикупили. Крис как репатриант получил три тысячи ссуды, и Люся столько же, так что деньги есть, но столько всего надо… и по пустякам растратить тоже нельзя. Но… но всего же хочется. Говорят, кто через Комитет репатриировался, так те совсем обалденные ссуды получили, а они – Люся невольно вздохнула – вместе с госпиталем, а это и ведомство, и нормативы другие. Но чтоб через Комитет – это из госпиталя уволиться и в Комитете регистрироваться безработными и бездомными, а потом ещё и виз ждать, да… опять же говорят, что месяцами в лагере в Атланте маринуются. Ну их, эти ссуды комитетские, никакие деньги такой нервотрёпки не окупят – успокаивала себя Люся слышанными многократно рассуждениями опытных и знающих людей.

Как всегда, Люся по дороге с работы – её смена заканчивалась раньше – заходила в магазин или на рынок. Купить чего-нибудь вкусненького или в дом по хозяйству. Первые дни она боялась, что её – урода горелого – и обслуживать не захотят, но всё обошлось раз, другой… и вот уже будто всегда так было.

– И вот этих конфет фунтик.

– Пожалуйста, три шестьдесят.

Люся уложила пакет из тиснённой бумаги в сумку и расплатилась. Дорого, конечно, но Кирочка их больше всяких других уважает. Ничего лучше трюфелей нет. Теперь домой.

За скобяной лавкой она свернула в их проулок. Над заборами свисают гроздья сирени, поют птицы, а вон уже их дом, её дом.

Через вырез в калитке Люся откинула крючок и вошла. Дорожку от калитки к крыльцу Кирочка расчистил, бурьян с лопухами по всему саду выполол. У них в саду яблоня, вишня, два куста малины, два крыжовника, а смородины – три, по одному каждого цвета, и за домом огородик в десяток грядок. Хозяйство немалое. Но зато и овощи с ягодами да фруктами свои будут. Всё прибыток.

Люся взбежала по ступенькам, нашарила в сумке ключ и отперла дверь. Веранда у них тёплая, застеклённая. Пустая, правда, но будем жить, так и добра наживём. Вторая, обитая для тепла войлоком, дверь тоже с хорошим замком. Маленькая прихожая с новенькой полупустой вешалкой…

В чистенькой – Кирочка до блеска всё отмыл, «по-хирургически» – кухне Люся выложила на стол покупки и пошла в комнату переодеться. Халатик, домашний полотняный платок, чулки не нужны, тепло уже, пусть кожа дышит, а переобулась она ещё в прихожей, теперь на кухню. Кирочка к пяти придёт, так чтоб обед уже был.

Готовить ей раньше не приходилось, так только… чай вскипятить да заварить. Чему-то выучилась со слов у Тёти Паши и девочек, а на прошлой неделе купила книгу по кулинарии, но по написанному тяжело, много слов непонятных, вот и получается не всегда. Кирочка, правда, хвалит, как ни сготовлено, но она-то сама понимает, что это он по доброте и любви, а мужика кормить надо.