Ана вытащила еще одну сигарету из пачки Буддиста. Саму себя не узнавала – обычно трепетно вежливая с малознакомыми людьми, она вела себя так, будто знала Бута с детства.

* * *

Ана не успела закурить, как из комнаты раздался счастливый крик.

Музыкант сидел в кровати. И разглядывал иголки в своей ладони.

– Господи, что вы со мной сделали? У меня такое чувство, что я спал лет двести.

– Ну хоть выспались?

– Вполне. А который сейчас час?

– Одиннадцать. Вы спали полчаса.

Музыкант улыбался, как ребенок. И пока Буддист вытаскивал иголки и протирал ладонь спиртом, ребенок не отпускал детское удивление, будто первый раз в жизни увидел фокусника.

– Хорошо, – Буддист подвел какой-то свой итог. – Если не возражаете, часов в восемь вечера я к вам снова зайду. А пока сестрой милосердия поработает Ана, она знает, что делать. Если будет скучно, послушайте музыку – вот, я принес несколько дисков. Это, собственно, не музыка, а так – набор звуков. Но они лечат. Телевизор смотреть не надо. И не позволяйте Ане много курить.

– Если не возражаете! – Музыкант попробовал передразнить слова Буддиста. Вообще, казалось, он впал в здоровое детство. – Да как я могу возражать? Столько хлопот и неприятностей из-за меня. Может мы…?

– Нет, спасибо, не надо.

– Да. Как скажете. – Музыкант виновато улыбнулся. – А играть можно? – Музыкант повел глазами в сторону Аниного пианино.

– Сегодня не стоит. А завтра – пожалуйста. Только до одиннадцати вечера. – Тень улыбки проскользнула по губам Бута. – И только до второго головокружения.

– Как до второго?

– Это просто. Первое может появиться случайно и, наверное, вас напугает. Не бойтесь. Ничего страшного у вас нет. А если придет второе, надо прилечь, хотя бы на полчаса. Значит, организм попросил небольшого отдыха.

Дверь легонько захлопнулась. Ана и Музыкант немного помолчали.

– Что ты хотел сказать? «Столько неприятностей… может мы…?»

– А, это? Да хотел предложить денег немного, но он перехватил мысль. Телепат. Странный, да? Порой мне кажется, он настолько нормален, что выглядит, как сумасшедший. Или наоборот. Что-то я запутался.

– Пожалуй, да, – кивнула Ана. – Ты действительно чувствуешь себя хорошо?

– Да, похоже на то. Давай позавтракаем на кухне.

– А постельный режим?

– Ты на что намекаешь?

– Дурачок.

– Не совсем…

* * *

Ровно в восемь раздался звонок. Как сигнал точного времени. Можно было подумать, что Буддист стоял под дверью, смотрел на часы и, когда стрелка отщелкала последнюю секунду восьмого, нажал кнопку звонка.

– Теперь поработаем с правой рукой. Глубокого сна, как утром, не будет, но иголки сделают свое дело не хуже, поверьте.

– Верю, конечно, верю. Ана сказала, вас зовут Бут. Не слишком фамильярно вас называть так? А то каждый раз запинаешься перед очередным «вы».

– Да, конечно. Ана сказала, вас зовут Кай.

Музыкант только прикрыл глаза в знак согласия, он еще чувствовал большую слабость и, хотя проспал полдня, к вечеру сил не набрался. Буддист, загнав последнюю иголку, пообещал:

– Сейчас потянет в сон, но буквально на минуту, потом пойдет прилив сил.

Через минуту Музыкант открыл глаза.

– Бут, Ана сказала, что эти, не знаю, как их назвать, станут инвалидами.

– Назвать их просто – гражданин Хомов, гражданин Саспинсюк. А инвалидами они не станут. Мы оба знаем, что они уже были такими, не совсем полноценными, не способными на общественно полезный труд.

– Это жестоко. И очень высокомерно. Прости… те.

– Прости! Если это не слишком фамильярно. Мы не глубокие старцы и не аристократы, вполне можем говорить друг другу «ты». И еще, это моя просьба, никаких запретов на темы и на мнения. Хорошо?