Никодим расширил зону поиска: стал заглядывать под кусты, осматривать деревья, растущие вокруг поляны. Наконец увидел котомку, зацепившуюся лямкой за толстый, коротко обломанный сук монгольского дуба. Видимо, сам Фёдор в пылу борьбы или же медведь откинули его в эту сторону.

Увесистый мешок Никодим отнёс к лошади и привязал к седлу, рассматривать его содержимое, пока не завершено богоугодное дело – предание земле усопших, он счёл делом греховным.

Поимку медведя-людоеда обсуждали вечерами у потрескивающего костерка, можно сказать, в медвежьих объятьях осенних сумерек, когда багряный свет уходящего дня над зубчатой каймой леса напоминал звериный оскал.

Никодиму и впрямь было отчего тревожиться – мало того что следы зверя всё чаще обнаруживались на его участке, так недавно он напал на близлежащую деревню. Да так нагло, что поведение косолапого наводило на мысль об осознанном, мстительном вызове людям: выждал до рассвета, а затем, почуяв оживление за стеной, проник в жилище через окно и утащил вдового старика; почему-то он не стал его сразу убивать – растерзал за околицей.

Во время посиделок на брёвнах у костра Серёжа солидно, подражая взрослому, осведомлялся:

– Ну что скажешь, Онганча, посчёт людоеда? – Знал, что у того всегда есть свежие новости о «подвигах» безумного медведя.

Тунгус с тяжёлым вздохом принимался подробно докладывать об очередной неудаче:

– У Большого камня потерял след. Там медведь порвал лосёнка. Судя по следам, крупный, однако, зверь. Ещё был след крупного сохатого. Шибко опасно нападать на больших лосей во время гона. А этот медведь пошёл… Дурной, однако… – Онганча оправдывал свои промахи отсутствием опыта: на его личном счету было всего два медведя, да и то добытых зимой, в берлоге.

В конце концов по его настоятельной просьбе шаман договорился с лесными духами о помощи в деле розыска опасного зверя, и день большой охоты был назначен. Радовало то, что в ней примут участие тунгусы-медвежатники, которые, в отличие от Онганчи, не чурались огнестрельного оружия.

Утром следующего дня предрассветную тишину расколол далёкий ружейный выстрел, многократно приумноженный правой просекой, как тоннелем. Через некоторое время у лесной сторожки появились тунгусы с повизгивающими от возбуждения собаками. Онганча со своими соплеменниками всё же выследил зверя, но взять им его не удалось.

В очередной раз раненый людоед ушёл вниз по ручью, оставляя кровавые следы.

– Большой зверь, однако, – сообщил Никодиму один из тунгусов. – Я стрелял прямо в сердце. Видел, как пуля попала в него. Он лишь проревел и умчался. Мы прошли несколько вёрст по следу, потом потеряли. Надо взять Чингиза, однако. Только он сможет по крови идти. Наши собаки верховые[19].

Желание участвовать в поимке грозного зверя высказали все, включая Серёжу и политических. Андрей Евгеньевич предложил свои услуги в качестве походного врача, а Алексей Дмитриевич – телохранителя, надзирающего за безопасностью мальчика. Только благодаря его заверениям Никодим решился взять ребёнка с собой, поначалу это казалось ему верхом легкомыслия.

Сборы окончательно завершились с прибытием Ивана Дементьева, после чего охотники, взяв своих собак на поводки, повели Чингиза к кровавому следу; тот не подвёл – почуяв запах звериной крови, залился злобным лаем. В ответ вдалеке, на распадке, послышался злобный рык. Пустили собак и сами поспешили за ними. Впереди шествовали Онганча и ещё два тунгуса – один с берданкой, второй с карабином. За ними, в десяти шагах, Никодим с Серёжей и политические, прикрывали отряд два тунгуса и Дементьев. Двигались, ориентируясь строго на лай собак, который не прекратился даже тогда, когда медведь замолк.