– Но мы же не можем бросить их в беде. Русские своих не бросают, – возразил капитан.

– Это – демагогия! У меня приказ областного исполкома!

– А у меня – совесть человеческая!

Сяосун выхватил наган:

– Я вас расстреляю как контрреволюционный элемент!

Капитан ухмыльнулся:

– А кто поведёт пароход? Зея – река коварная, сесть на мель – плёвое дело, и ваш груз достанется япошкам.

Сяосун скрипнул зубами и убрал наган в кобуру:

– Ладно, делайте, что должны…

Закончить он не успел: в трюме раздались выстрелы и как бы издалека послышались крики по-китайски, вперемешку с русским матом. Сяосун бросился с мостика, на ходу снова вынимая наган. У трапа, ведущего в трюм, толпились красногвардейцы.

– Пропустите! – Сяосун выстрелил в воздух.

Красногвардейцы поспешно расступились, и он скатился вниз по трапу; толпа последовала за ним. У двери его отсека, расщеплённой пулями, выпущенными изнутри, лежали и стонали два окровавленных человека, третий не шевелился, возле его откинутой руки валялся пожарный ломик. Три ружья были прислонены к стенке рядом с дверью.

– Эй, вы живы? – крикнул Сяосун по-китайски.

– Живы, командир, – откликнулся кто-то из его бойцов. – Шао Минь ранен в плечо.

– Оставайтесь на своих местах, я тут разберусь.

Однако разобраться ему не дали.

– Братцы! – крикнул кто-то из-за спин столпившихся красногвардейцев. – Жёлтожопые наших братов убивают! За борт их! И золото будет наше!

Толпа угрожающе надвинулась на Сяосуна. Он впервые почувствовал смертельную опасность. «И что тебе это золото? – промелькнула мысль. – Твоя жизнь, жизнь твоих бойцов дороже». Но наперерез ей сверкнула другая: «А слово чести, данное тобой, – сохранить груз любой ценой, разве оно ничего не стоит?!»

Он выстрелил в потолок, но этого, похоже, никто и не заметил. То ли водка, которой красногвардейцы накачивались целый день, то ли накопившееся раздражение от поспешного бегства из города, то ли действительно жажда быстрого обогащения притупили у них чувство самосохранения – к Сяосуну потянулись десятки рук со скрюченными от желания схватить пальцами, он увидел не лица, а рычащие морды с оскаленными зубами, выпученные глаза, понял, что четырьмя оставшимися в нагане пулями их не остановить, – оставалась слабая надежда на приёмы шаолиньцюань, однако для них уже не было свободного пространства. Кто-то из красногвардейцев схватил за ствол стоявшее у стены ружьё и с хаканьем опустил приклад на голову Сяосуна. Фуражка немного смягчила удар, но его всё-таки хватило, чтобы вырубить сознание.

…Сяосун очнулся, когда, погрузившись с головой, хлебнул зейской воды. Заработав руками и ногами, выгреб на поверхность, осмотрелся. Чёрный силуэт «Брянты» уходил в сторону от догоравшего «Мудреца». Безлунная ночь уже вступила в свои права. Отсветы пламени ложились на воду и в их рассеянном свете Сяосун увидел, что поблизости никого нет. Похоже, что красногвардейцы решили, что он убит, и просто выбросили тело за борт. Сяосун вспомнил, как по Амуру плыли тела убитых его соплеменников, и тело перекрутила внезапная судорога. Как бы не утонуть после всего случившегося, подумал он, с трудом преодолевая спазмы мышц в руках и ногах. Справившись с судорогой, вспомнил Великого Учителя: «Хоть жизнь и не повязана бантиком, это все равно подарок». Интересно, что бы он сказал про моё положение? Всего лишь полчаса назад в моих руках были сотни, если не тысячи, лянов[8] золота и серебра, а сейчас я имею только то, что на мне, я не знаю, куда двигаться и что меня ждёт впереди…

Сяосун выбрал направление – в противоположную от пароходов сторону, поскольку берег не был виден – и поплыл, тихо благодаря Ивана Саяпина за то, что двадцать лет назад научил его плавать. О золоте он не думал – ему было только жаль своих бойцов: пьяная орда красногвардейцев вряд ли их пощадила. Думал он о другом – каким образом срочно добраться до Пекина, где Фэнсянь вот-вот должна родить, а он перед своим отъездом твёрдо обещал в эти дни быть рядом. Так что неожиданная расправа с ним красногвардейцев оказалась лишь на руку: он получил как бы незапланированный отпуск. А перед большевистским начальством – если оно к тому времени ещё будет существовать – как-нибудь оправдается. Скажет, что скитался в тайге, и это, в какой-то мере будет правдой, потому что как раз скитания и ждут его впереди.