А все потому, что пациентка была слишком необычной: от счастливой семейной жизни до палаты в психушке ее отделял один шаг. Муж Веры внезапно умер от сердечного приступа. Мир, который они так старательно строили вместе, рухнул в одночасье. Горе поглотило ее целиком. Сначала были слезы, бессонница, отказ от еды. Потом – апатия и безразличие ко всему, что раньше радовало. Сестра, видя, как Вера угасает на глазах, уговорила ее обратиться за помощью. В психиатрической клинике ей поставили диагноз «реактивный психоз, развившийся на фоне острого горя».

Лечение начали с медикаментозной терапии. Вере прописали антидепрессанты и транквилизаторы, чтобы снять тревожность и эмоциональное напряжение. Параллельно с этим проводились сеансы психотерапии. Врач пытался помочь Вере проработать травму, принять потерю и найти новые смыслы в жизни. Поначалу казалось, что лечение помогает. Вера стала немного спокойнее, начала спать и принимать пищу. Но через несколько недель наступило резкое ухудшение. Реактивный психоз перешел в острую фазу: появились галлюцинации. Вера начала видеть и слышать своего покойного мужа, разговаривала с ним, о чем-то спорила. Она перестала реагировать на окружающих, живя в своем иллюзорном мире. Врачи приняли решение усилить медикаментозную терапию. Вере назначили нейролептики для купирования симптомов. Кроме того, было решено подключить арт-терапию. Врачи надеялись, что творческое самовыражение поможет Вере выплеснуть накопившиеся эмоции и восстановить связь с реальностью.

Переломный момент наступил, когда во время одного из сеансов арт-терапии пациентка нарисовала птицу, парящую над морем. Рисунок был наполнен светом и надеждой. Впервые за долгое время в глазах Веры появился проблеск интереса к жизни. Она начала общаться с другими пациентами, участвовать в групповых занятиях. Постепенно галлюцинации стали реже, а затем и вовсе исчезли. Веру собирались выписывать, но тут опять произошло резкое ухудшение. Она устроила истерику, рыдала, требовала позвать каких-то дочерей, хотя детей у Веры никогда не было. Кричала что-то о замке на скале, о князе и о магии. Ее речь стала бессвязной, наполненной странными, непонятными словами. Врачи, обеспокоенные таким поворотом, провели дополнительные обследования. Диагноз изменили на шизофрению. Надежду на скорое выздоровление сменила тревога за будущее Веры.

– Вы уверены, что это не реактивный психоз? – с сомнением в голосе спросила молодая врач, изучая историю ее болезни. – Переход в шизофрению кажется слишком резким.

– К сожалению, все симптомы указывают именно на это, – ответил заведующий отделением, пожилой доктор с усталым взглядом. – Галлюцинации, бред, нарушение мышления. Все классические признаки. Возможно, первоначальный диагноз был ошибочным, и шизофрения просто дремала, ожидая подходящего момента, чтобы проявиться. Стресс, связанный со смертью мужа, мог стать триггером.

Ночью, когда Вера металась в бреду, Анна дежурила в клинике рядом с ее кроватью.

– Тише, тише, – ласково шептала она, гладя Веру по руке. – Все хорошо. Вы в безопасности.

– Мне нужно к ним… к Розалии и Эмилии, – прошептала Вера, глаза ее были широко раскрыты и полны ужаса. – Они ждут меня… в замке…

– В каком замке? – тихо спросила Анна, стараясь говорить как можно более успокаивающе. – Расскажите мне.

– На скале… над морем, – Вера закрыла глаза, словно пытаясь вспомнить что-то очень важное. – Там мои дочери… и мой муж… он князь… он защитит нас…

Анна понимающе кивнула, делая пометки в журнале наблюдений.

Утром дежурство закончилось, и она вернулась домой, но дочери там не оказалось. После бессонной ночи Анна прикорнула на диване, а когда проснулась вечером, Киры по-прежнему дома не было, ее телефон молчал. Обзвонив всех ее друзей, чьи номера значились в записной книжке, Анна испугалась не на шутку. Взяв полагающиеся ей отгулы на работе, утром она отправилась в полицию. Заявление о пропаже человека приняли сразу. Только вот девочку так и не нашли.