«Ладно, – решил я, – раз я ничего не могу изменить, не могу уйти и избавить себя и Милу от этого торжества, придется расслабиться и получить удовольствие. Попробуем для начала переменить тему».

Я дождался паузы в воркованье тетушек и светским тоном осведомился, ни к кому конкретно не обращаясь:

– А что вы думаете о нашем вступлении в ВТО?

Тут я спохватился, что ляпнул явную ерунду, что женщины, весьма и весьма далекие от политики, могут воспринять мой вопрос как насмешку, но как по-другому подключиться к разговору, не знал. Не о последних же фасонах панталончиков для старых дам мне говорить!

К счастью, тетушки посмотрели на меня благожелательно и даже, как мне показалось, благодарно – пожилым людям всегда приятно, когда младшее поколение интересуется их мнением. Они вдруг стали похожи на комсомолок во время политинформации и начали мне по очереди излагать последние теленовости. Все это было давно известно и навязло в зубах, но я придал своему лицу выражение сосредоточенного внимания и даже время от времени вставлял осторожные реплики. Неизвестно, когда бы мне удалось закончить этот цирк и охладить политический пыл своих собеседниц, если бы одна из старых знакомых нашей семьи, тетя Соня, сидевшая поблизости от меня, вдруг не сказала задумчиво:

– Да, Гриша… С возрастом ты все больше напоминаешь своего отца. Да и ведешь себя совсем как он.

Я поспешил уцепиться за тему, которая была для меня несравнимо более интересной, чем отношения России с ВТО:

– А чем я его напоминаю? Странно, у меня вроде и возможности не было перенять его повадки – я плохо его помню, вечно ему было не до меня. Да и не успел он как следует со мной сблизиться – погиб. Расскажите мне о нем. Мама рассказывала, конечно, но ведь всегда интересно послушать человека со стороны.

Тетя Соня внимательно на меня посмотрела:

– Знаешь, я никогда не могла понять одной его странной особенности: к одним людям он тянулся без всяких видимых причин, любил их, а других… на дух не переносил. И тоже – просто так. Никогда ничего не объяснял. Не любил – и все.

– Э, тетя Соня. Уж вы-то пожили на свете, знаете, небось, что просто так ничего не бывает. Значит, были какие-то причины?

– Да в том-то и штука, сынок, что не было. Никто этих его странностей не понимал. Возьми, к примеру, меня да Зину, – тетя Соня указала кивком головы на пожилую женщину в скромной шерстяной кофте. – Мы обе дружили с твоей матерью, с отцом твоим встречались только во время общих застолий, а относился он к нам совершенно по-разному. Со мной и парой слов, помню, без особой нужды не обменяется, а уж Зинаиду так привечал, чуть не за лучшую подругу держал. Вот и, поди, пойми его! Вот хоть ты мне скажи – с чего бы твоему батьке меня недолюбливать?

– Э-э-э, – неопределенно пожал я плечами, – мало ли что… Да вы сами припомните – может, какая черная кошка между вами пробежала, да вы запамятовали?

– Какая там черная кошка, что ты! Я ему ни разу слова дурного не сказала! – ответила тетя Соня, а про себя подумала: «Не кошкой я была, парень, а пантерой! Да и как на такого мужика, как твой отец, глаз не положить? Я к нему и так, и эдак, а он все мимо меня глядел, отворачивался. И чего вам, мужикам, надо? Неужто жена, эта квочка скучная, ему милей была, чем я? До сих пор забыть не могу! Ведь, позови он меня тогда – со всех ног бы побежала. Я бы ему показала, как может любить настоящая женщина – не то, что его Галина! Жаль – порядочным был сильно, чувствам воли не давал твой отец. Ай, да все вы такие, Ачамахесы – только с виду пылкие да сильные, а внутри – стылый лед!».