Могучие мужи зашумели: кто согласно, а кто непонятно о чем.

– Нет, – подал я голос. Голос был, по совести, слабоват, но достаточно громок. – Как назовут меня после того, как в первый же день своих совершенных лет я уклонюсь от битвы? Что за прозвище мне тогда дадут? Сколько хульных нидов сложат обо мне скальды, знатные и проезжие?

– Пусть Одинссон, прозванный Айэке стукнет молотом мне в темя, если парень неправ! – вдруг поддержал меня Альфрик Ивинссон, из могучих бондов, поднимавших пашню близ расположенного неподалеку озера Сидрадальсватн. Имя его я знал, кто он и откуда – помнил: родня, пусть без шерсти и совсем человеческого вида. – Он взрослый? Взрослый. Воин? Вполне. Кто хочет нанести обиду жестокую и несправедливую мне, его родичу?

Глупцов таковых не нашлось.

– Взденешь мой старый лёдурсвест, да и забирай его совсем себе, – все разошлись готовиться, и отец повел меня в дом. В доме мать, уже предупрежденная кем-то, со всей своей огромной силы тягала из сухого подпола тяжелые сундуки. – Жилет должен быть тебе в пору, да и не рассохся еще. Из оружия возьми длинный нож и легкое копье. Оба они мне тоже изрядно когда-то послужили, хех, – усмехнулся Улав Аудунссон. – Сам же я, увы, стал слишком грузен и нет во мне прежней ловкости: по руке мне щит и топор.

– Отец, – уточнил я, стараясь, чтобы голос мой не дрожал, не от страха перед первой битвой, но от волнения и ярости. – Отец, – повторил я, утвердившись в голосе. – Стоит ли мне брать волшебную вещь, в которую дух обратил стило для письма? Она кажется мне полезной, но что скажут могучие бонды и вольные викинги? Не сочтут ли колдовство в бою постыдным и трусливым?

– Это, сын, уже не волшебная вещь. – Отец посмотрел на меня взглядом тяжелым, но понимающим. – Это – волшебное оружие. Нет порухи чести в том, чтобы идти в бой с заклятым топором, мечом или прикрываться таковым же щитом, и в колдовстве таком – тоже.

– Тем более, – добавил он вдруг, – волшба эта не наша, но сродни искусству эльфов, а оно не может быть ни злым, ни черным!

Мать провожала нас на крыльце дома. У ноги ее стояла изготовленная к бою тяжелая двуручная секира, страшное оружие в умелых и сильных руках – сомнений ни в силе, ни в умении Гундур Тюрсдоттир, славной иными деяниями, у меня, конечно, не было.

– Давай, сын. Лишние головы долой! – громко и внятно сказала мать и почти сразу ушла в дом.

– А дальше? Что было дальше, Амлет, сын Улава? Не томи, рассказывай! – мальчишкам, конечно, было страшно обидно, что все веселье обошлось без них, и теперь они тщились выпытать все подробности, от интересных до кажущихся малозначимыми.

– Прибыли на плотах. Гребли тихо, видимо, чаяли застать нас спящими, но не тут-то было…

Ладьи ведет Фрекьяр, сын Тюра: из всех присутствующих он лучше прочих знаком с подлой повадкой мокрого народа, воинское же умение его признают считающие достойнейшими себя самих. Сам Гард Гулкьяфуринссон уступает ульфхеднару свое начальственное место на наибольшей ладье в бою и походе!

Ладей идет семь: одна большая, пять поменьше и одна совсем малая. Так решено, потому что семь – счастливое число, а еще ровно столько и таких ладей оказалось изготовлено к недальнему, но походу.

Вторую ладью ведет Ллуд, сын Орвхевра, и рёси на его веслах почти все с южной оконечности острова Придайн, но не глупые ирландцы, а другой, пусть и родственный тем, народ, толковый и воинственный. Они одинаково сильны в метании тяжелого дротика и честной схватке глаза в глаза. У всех длинные прямые мечи, гнутые каплевидные щиты и красивые разноцветные плащи, шлемы же и брони стальные.