– Отомри, друг. Оглянись!

Я постарался и преуспел.

Робкая улыбка, как казалось мне, и ехидный оскал, как позже утверждали видоки, заставила гостей взреветь на разные голоса и полезть ко мне обниматься. Каждый норовил если не обхватить меня ручищами, то хотя бы пожать руку или похлопать по плечу: хорошо, что под шерстью не видны синяки, а ведь они там, на плечах, точно появились!

Стоит сказать о том, как прошло ночное застолье: это важная часть любой саги. Мне порой кажется, что все эти великие герои только и заняты тем, что бражничают и хвастаются – добрую половину собственных подвигов они же сами и описывают с залитых доверху глаз.

На самом деле это не так: ни один вольный викинг не станет говорить о том, чего не было или совсем не так, как это было. Такое поведение считается недостойным, и за него обязательно станут порицать. Мы, на Полуночи, живем кучно, почти стаями, остаемся одни редко, а уж подвиги и вовсе совершаются во главе дружины, или, хотя бы, в ее, дружины, присутствии. Именно поэтому всякому подвигу найдется свидетель, лично видевший и слышавший, как оно было на самом деле.

В общем, ночное застолье прошло хорошо, и хватит об этом.

– Мне казалось, что утром их было меньше, – сообщил Хетьяр, с голосом которого у себя в голове я уже освоился.

Мы с ним стояли на двух моих ногах, и, почти не покачиваясь от выпитого и съеденного, смотрели вниз с холма. Исафьордюр стоит на возвышенности, как и положено толковому городу, и, если встать правильно, вик и пристань предстают как на ладони: успевай только поворачиваться и всматриваться в интересное.

Сейчас интересное предстало в виде шести новых ладей, добавившихся к трем вчерашним да трем вечерним: всего, получается, боевых кораблей в гавани была целая дюжина!

Впрочем, духу оказалось интересным иное: одно слово – Строитель!

– Знаешь, чего не хватает здешней гавани? – спросил меня Хетьяр.

– Чтобы нашей гавани да чего-то не хватало? – пьяненко обиделся я. – Ты говори, да не заговаривайся, у нас отличная гавань, и в ней всего хватает!

– Гавань отличная, никто не спорит, – поспешно согласился дух. – Вон, даже волн особых нет, а ведь там, снаружи, почти буря! Я про другое. Не про саму гавань, а про то, что как бы перед ней.

Дальше оказалось интересно: пожалуй, даже интереснее, чем шесть новых ладей в гавани.

– Надо поставить там каменные башни, – заявил Хетьяр. – По одной с каждой стороны, в самом узком месте. На каждую башню водрузить стреломет, такой, на подъемной площадке.

– Зачем на подъемной? – не понял я. – Стреломет – сложная штука, если еще и под ним устроить что-то подобное подъемнику, отец нипочем не даст серебра на такую затею. Очень уж накладно это выйдет.

– Серебра? – усомнился дух. – Зачем серебра? Нет, я понял уже, что у вас этот металл отчего-то стоит очень дорого, но в устройстве, о котором я говорю, нет его ни грамма!

Что такое «грамма», я уже знаю. Так Хетьяр называет кусочки чего-то, настолько малые и легкие, что их даже увидеть и взвесить получилось бы не вдруг. Само это слово, как мне показалось, и нужно для того, чтобы обозначить величину столь ничтожную, что меньше и быть не может.

– Серебро нужно не стреломету. Серебром платят мастеру, устраивающему подобное, – доходчиво и подробно, будто несмышленому малышу, пояснил я духу ему непонятное. Мне это, кстати, нравилось: оказалось, что в момент смерти – а дух мой был человеком, и умер в каком-то другом мире, странном и чудесном – Хетьяр достиг рубежа в сорок три года. Такой возраст в наших краях считается почтенным, и понимание того, что я могу чему-то научить столь взрослого мужчину, грело мне спину и горделиво вздымало шерсть на загривке.