). Но и сам корпоративный дух претерпевал разительные перемены под воздействием менеджмента «человеческих отношений». Как отмечал один из ведущих теоретиков этой концепции Дуглас Макгрегор, «камнем преткновения в иерархии человеческих мотивов становятся такие потребности, которые мы можем назвать стремлением к самовыражению… когда физиологические потребности удовлетворены и человек больше не опасается за свое здоровье, важнейшим мотивом его поведения становятся социальные потребности – чувство принадлежности к определенной группе, чувство социального взаимодействия, чувство принятия другими»[184]. Таким образом, в центре нового образца социального поведения оказывалась способность человека к активной интеграции в разнородные и меняющиеся сообщества – от сослуживцев и соседей до сокурсников по колледжу и болельщиков любимой команды. Закрытое пространство социальных страт деформировалось под воздействием множественных поведенческих моделей, а стремление к ярко выраженной групповой идентичности дополнялось активной личностной рефлексией и стремлением к собственной интерпретации окружающего социального пространства. Не случайно, что именно во второй половине 1960-х гг. Америка столкнулась с беспрецедентными акциями социального протеста. Радикальное негритянское движение встало на путь экстремизма и «черного» национализма, выдвинув лозунги «Черное – прекрасно!» и «Власть – черным!». В свою очередь, активизировались и те общественные движения и группы, которые ратовали за отказ от ускоренной политики десегрегации («белый бумеранг»). Не менее мощным был размах молодежного протестного движения. Его катализатором стали антивоенные митинги («тич-ины»). Студенчество стало оплотом движения «новых левых», бросивших вызов «буржуазным» ценностям «общества потребления». Достаточно радикальные формы приобретал феминизм.

Все эти события и процессы еще до поражения демократов на президентских выборах 1968 г. фактически сорвали реализацию программы «великого общества». По сути, произошел провал всей неолиберальной стратегии, основанной на идеях технократии, «либерального консенсуса» и «всеобщего благосостояния». Герберт Маркузе, один из ведущих идеологов «новых левых», очень ярко характеризовал события 1960-х гг. как протест против «неясного, скрытого, метафизического характера» социальных «универсалий» индустриального общества, стремление к «знакомой конкретности» в системе социальных отношений, к очищению социального «целого» от «всяких недоразумений “гештальта”»[185]. Студенческие и негритянские бунты, антивоенные митинги и первые рок-концерты являлись признаком нарастающего разлома в социальном пространстве американского общества, кризиса индустриальной модели стратификации и социализации, все более очевидной потребности в обновлении всей системы социально-ролевых отношений.

Косвенным признанием этих проблем стала программа «нового федерализма», предложенная президентом Ричардом Никсоном на рубеже 1960–1970-х гг. Помимо разнообразных политико-административных и экономических аспектов, эта стратегия опиралась на идею возврата к классическим социальным ценностям американского общества – праву каждого американца взять на себя ответственность за собственную судьбу, активной роли самоуправления и других институтов гражданского общества, единству нации в защите свободы и справедливости. Закреплялось представление о том, что социальная политика, направленная лишь на рост благосостояния граждан и защиту уязвимых групп населения, не способна консолидировать общество. Америке требовалось собственное «узнаваемое» лицо, яркие символы национальной идентичности, новая коммуникативная культура, способная преодолеть множественные границы диаспор и субкультур. Поиск ответа на эти вызовы начался в период «неоконсервативной революции» и остался лейтмотивом общественной жизни США вплоть до начала XXI в.