Американские горки. Рассказы и повести Дмитрий Гаврилов

© Дмитрий Гаврилов, 2020

ISBN 978-5-0050-8801-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

– Погадайте мне, тётенька! – закричал от ворот последнего на деревенской улице дома голый по пояс, босой, со сбитыми коленками, белокурый паренёк лет пяти. На нём были допотопные семейные трусы из синего сатина в жёлтый горошек и сдвинутая на бок, с татарским орнаментом тюбетейка, что охочий до сезонных халтур отец привёз из-под Бугульмы.

– Это ты мне? – обернулась завёрнутая в цветастую шаль высокая, стройная цыганка.

– Ага, – мальчонка расторопно подскочил и разжал крохотную ладошку. В ней лежал запотевший гривенник. – На, гадай!

– Иди домой. Родители заругают, – улыбнулась женщина.

Тонкой, изящной рукой с золотыми перстнями на всех пальцах, кроме большого, она поправила заколку в виде розы, что алела в чёрной, как смоль, непослушной шевелюре и, утопая во ржи, размашисто зашагала через поле к пригорку, где начинался ласково шелестевший на тёплом ветру сочной зеленью раскидистых крон величественный русский лес, в котором провидица намеревалась укрыться от назойливого клиента.

– Тётенька, ну пожалуйста! – не унимался пострелёнок и перешёл на бег, чтобы поспеть за странницей. Лишь макушка сверкала промеж колосков.

– Нет! – отрезала гадалка.

– Почему? – пацанёнок недоуменно зашмыгал носом.

– Потому что сбудется, – вещунья, наконец, остановилась, и её лицо сделалось суровым. – И от судьбы потом не уйдёшь.

– Тётка! – тут уже шкет насупился и погрозил остреньким кулачком. – Гадай, говорю!! Не то побью!!!

– Ух ты, грозный какой! – хитро прищурилась предсказательница. – Ладно. Гони свои деньги. Только потом не жалуйся…

Никита Тимофеевич Ермолаев давно заделался урбанистом и сельской местности избегал. Не то, чтобы ввёл он табу на вылазки за город, но совершал их неохотно и придумывал всяческие отговорки, лишь бы не ехать. И это несмотря на факт, что был мужчина насквозь русским, без примесей каких местечковых и на свет появился в просторном роддоме колхоза «Мартышкин труд» имени Чарльза Дарвина.

Каких-то особых причин не любить природу у пятого сына рачительной доярки и втихаря закладывавшего за воротник хохмача-бульдозериста не имелось. Не относиться же, право, всерьёз к тому, что всё своё детство, пока не окончил восьмилетку, Никитка без продыху ходил за свиньями, пас коров, заготавливал сено и, зажмурившись, рубил курам их хохлатые головы. В остальном младые годы его были вполне счастливыми, с бутылочкой «Буратино» на Новый год и надставленными рукавами к очередному Первому сентября. Не хуже, чем у других, одним словом.

Хотя нет. Был-таки травмировавший детскую психику эпизод, после которого мальчишка крепко разочаровался в творческой интеллигенции.

Идя раз мимо сельского клуба, подспудно тянувшийся к прекрасному малолетка увидал красочную афишу, обещавшую за символическую плату красочное часовое представление с участием труппы цирковых лилипутов. Те спешили из соседней Бакланихи и прибыли чуть навеселе. Лишь их насильно зашитый после второго инфаркта художественный руководитель вынужденно олицетворял собою непоколебимую трезвость, а по сему был малость на взводе и несколько неприветлив. Хотя выглядел дяденька забавно, в чёрном фраке и белой манишке походя на тучного, пожилого пингвина.

Морщась от стойкого запаха перегара, вожак последним покинул скрипучий, запылившийся на окрестных просёлках автобус и нос к носу столкнулся со словоохотливым Никиткиным батей, не преминувшим уточнить у деятеля культуры, не является ли тот родственником Кыштымского карлика и почём нынче в Детском мире сандалеты на первоклашку.

Глубоко уязвлённый остротами, заслуженный артист Тарабарской АССР негодующе потёр лысый, мигом покрывшийся капельками пота массивный череп, брезгливо сплюнул сквозь широченную, меж передних зубов щель в разросшуюся вдоль дороги крапиву и фальцетом прокричал вслед удалявшимся в уютные гримёрки коллегам:

– Товарищи, немедленно назад!

– Почему, почему? – наперебой обеспокоились в толпе раскупивших билеты деревенских.

– Да? А в чём, собственно, дело? – в недоумении, комично перебивая друг друга, запищали ряженые ковёрные, мускулистые акробаты в трико и квартет безгрудых эквилибристок в чешках с миниатюрными, изготовленными на заказ моноциклами подмышкой.

– Мы уезжаем! – приказным тоном, чеканя каждый слог, постановил шпрехшталмейстер и запрыгнул обратно в арендованный транспорт. – Зрители могут получить свои деньги обратно в билетной кассе.

– Ах ты гном сутулый! – напряглось было крестьянство, но миролюбие и гуманизм взяли верх: мутузить кичливых заезжих люди раздумали. – Валите отсюда, букашки!

Под улюлюканье и свист неудовлетворённой публики незадачливые гастролёры безропотно укатили прочь. А Никиткин папаша на прощанье исполнил свою версию хита певца и композитора Малежика:

– А у лилипутика отросток меньше лютика! – сопровождая пение красноречивой демонстрацией, исполнил он мимо нот и, схватившись за выпрыгнувшее из-под короткой майчонки пузцо, театрально закатился от хохота.

Лишь глуховатый мим в замызганном костюме Пьеро, как всегда, ни черта не расслышал, всё самое интересное пропустил и добирался потом пешком самостоятельно, хоть и было пути сорок две извилистых версты по пригоркам и буеракам.

Сдав на неполное среднее, Никитка вопреки родительской воле навострил лыжи в районный центр. Там посреди пугавшего ветхостью частного сектора возвышалось четырьмя исполинскими этажами капитальное строение профессионально-технического училища. В нём седовласые, по-отечески мудрые и справедливые наставники обучали слесарному, токарному и фрезерному ремёслам не хватавших звёзд с небес оболтусов.

Подросток из многодетной семьи смекалистостью явно выбивался из общего числа, был пытлив и тянулся к знаниям, благодаря чему освоил сразу три специальности и имел одни пятёрки по общеобразовательным предметам. Это приравнивалось к школьной золотой медали и давало право на сдачу только одного вступительного экзамена в институт.

За высшим образованием надобно было переезжать в столицу области. Дорога на лошади туда была утомительной, а на поезде – сущие пустяки. И вот уже через каких-то десять часов у входа в приёмную комиссию топтался в стоптанных кедах абитуриент Ермолаев. При нём имелись все нужные для поступления документы. Бумаги лежали в изъеденной временем кожаной офицерской сумке, в одна тысяча девятьсот восемнадцатом году принадлежавшей ротмистру Лемке из штаба Добровольческой армии Юга России. Запачканного сургучом белогвардейца с секретным пакетом от самого барона Врангеля, проявив находчивость, взял под Царицыным в плен и собственноручно шлёпнул за нужником для членов Реввоенсовета прадед Никиты – красный командир Тимофей Никитич Ермолаев.

Впоследствии за беспощадность к врагам революции смекалистого большевика премировали именным станковым пулемётом «Максим». Впрок, однако, награда не пошла. В тридцать восьмом её при обыске конфисковали сотрудники НКВД, явившиеся на зорьке арестовывать бывшего героя Гражданской войны за участие в бухаринско-троцкистском заговоре. А сумка и по сей день верой и правдой служит Никите, всеми фибрами души ненавидящему барсетки и их владельцев.

Итак, написал на пятёрку ладно складывавший слова в предложения юноша оригинальное сочинение о косвенной причастности похотливой Наташи Ростовой к гибели аристократа Андрея Болконского и был зачислен первокурсником в машиностроительный на факультет роторных молотилок. К студенческому билету прилагались талоны на гречку и бесплатная койка в общежитии по улице Бормана.

Да-да, не удивляйтесь: первым в истории председателем тутошнего исполкома был большевик Мойша Лазаревич Борман, репрессированный, в сущности, из-за пустяка: подумаешь, помочился прилюдно по пьяни на клумбу подле памятника фаворитке Ильича Инессе Арманд. И не на потеху окружающим, а лишь в силу рвения доказать сомневающимся плодотворное воздействие минеральных солей на морозоустойчивые луковицы тюльпанов из лаборатории академика Трофима Лысенко.

За годы учёбы Никита возмужал, заматерел, лишился девственности и народными средствами дважды вылечил испанку. Набрался, так сказать, знаний и подготовился к самостоятельной жизни. И хоть обязательного распределения в нашей стране на тот момент более не существовало, с денежной работой пришлось повременить.

Произошло это по воле военкома, благодаря своей неподкупности ставшего однажды героем телепередачи «В гостях у сказки». Он с презрением отказался от худого конверта со взяткой и направил новоиспечённого лейтенанта служить за жалкие гроши в ремонтную зону орденоносной танковой дивизии, расквартированной у конечной остановки двадцать седьмого трамвая за прятавшимся в раскидистых кустах душистой сирени невзрачным бетонным забором, на котором исполинскими буквами с признаками каллиграфии какой-то правдоруб вывел разоблачительную надпись: «Прапор – вор!».

Ношение формы, к счастью, длилось не долго, однако, едва не закончилось трагически.

Заместитель командира дивизии по работе с личным составом полковник Карапетян, который на тот момент, в принципе, не подозревал о существовании Ермолаева, прибыл из санатория глубоких нервных расстройств к месту постоянного несения службы на сутки раньше положенного срока. Он так соскучился по работе, что первым делом отправился не домой, а принялся за рутинный обход территории, даже не удосужившись снять натиравший лямками плечи тяжеленный вещевой мешок с запасным исподним и гостинцами.